Беседа с А.Самуэляном, А.Флджян и К.Чаликяном
В беседе участвовали Арутюн Самуэлян, Анаит Флджян (Ида), Каро Чаликян, Эльза-Баир Гучинова и Гаяне Шагоян
Ида: Впервые надо о Леве сказать серьезно, начинаешь думать, а как сказать серьезно? Это самый сложный вопрос.
ЭЛЬЗА-БАИР: Артюша, как давно вы знакомы с Левоном?
Арутюн: С пятого класса, когда я перешел в пятый класс школы им. Чехова, где мы с Левоном познакомились и очень быстро подружились. У нас была компания из нескольких человек, и Левон тоже был в этой компании. В классе было очень много интересных ребят и девочек. И в этой нашей небольшой компании каждый по-своему выделялся, и Левон тоже был очень выделяющимся, ярким. В школьных коллективах обычно бывают лидеры, аутсайдеры, ведомые и так далее, но есть и люди, которые не лидеры, а сами по себе. Скажем, Рубик Гаренц был очень энергичный, умный, талантливый, предприимчивый во всех отношениях, и он был явным лидером. Левон не был лидером в этом отношении, но то, чем он был, можно назвать духовно-интелектуальным островом. В силу того, что он был сам по себе, по уровню референций его можно отнести к самому высшему рангу иерархии, и он не был лидером, потому что склад его характера, его натуры совсем иной. Он никогда не любил соревноваться, командовать, вести за собой кого-то, но, естественно, не любил и противоположное: никогда никому не подчинялся. Если внимательно посмотреть, попытаться вспомнить, в Левоне можно увидеть то, что развилось позднее: игровое начало, карикатурное, интерес к антропологии, к людям и культуре вообще, особенно к восточной культуре, к индийской в первую очередь, к музыке, к джазу в первую очередь. Благодаря Левону и тому что он хорошо знает джаз, отчасти и по этой причине я тоже полюбил джаз.
ЭЛЬЗА-БАИР: Школьные учителя любили Левона?
Арутюн: И учителя, и одноклассники. У него было очень много друзей, у него и сейчас очень много друзей, и его все любят. Я не могу вспомнить ни одного, или даже предположить не могу, что кто-то может не любить Левона. Хотя есть расхожая формула, что если у человека нет врагов, значит он никчемный бесполезный и напрасно прожил жизнь и вообще ни на что не годен. Ну что за мужчина, если за свою жизнь не нажил врагов? В ученой или может быть околонаучной среде, в связи с рефератами, отзывами, диссертациями, возможно у него есть недруги, этого я не знаю. Я во всяком случае ни одного недруга не могу вспомнить. Его все любили, и любили и уважали, и всем, наверное, было с ним очень интересно. Учителя, конечно, его любили, хотя были разные учителя. Были, может быть, очень вредные субъекты, к которым мы тоже относились соответственно. Он вспоминает в своей автобиографии, что первые карикатуры относятся к 1964 г. Это были карикатуры, по-моему, на вождя мировой революции Владимира Ильича. Может быть, это были серии карикатур. Левона вызывали к директору, у нас был очень строгий директор, Георгий Константинович Христофоров. Мы потом поняли, что он был очень хорошим человеком. Его вызвали к директору, речь шла даже об отчислении из школы: в те времена карикатура на вождя!
ЭЛЬЗА-БАИР: А где была карикатура на вождя, в каком-то публичном месте?
АРУТЮН: Нет, это в классе, на уроке, в школьной тетради.
ЭЛЬЗА-БАИР: Это, видимо, учительница русского языка обнаружила?
АРУТЮН: Это надо спросить у самого юбиляра, потому что я это плохо помню или у Гагика Карамяна, потому что они сидели с Гагиком за одной партой, они сидели за последней партой в конце среднего ряда. Место в классе тоже определяется иерархией. Мы учились в школе им. Чехова, у нас было три параллельных класса. Некоторых из нас, как показалось учителям, наиболее способных к математическим наукам, объединили с левоновским классом, так образовался «математический класс», куда нас и перевели, так мы с Левоном оказались в одном классе. Они с Карамяном Гагиком сидели за одной партой, вместе делали газету, вместе сочиняли какие-то истории пародийно-дедективные, которые они потом несколько иначе продолжили на первом курсе, в университете на факультете физики. Там были публикации и истории с продолжениями, например, про старого еврея Авраама Мозера. И, насколько я помню, Гагик тоже участвовал в этих карикатурных начинаниях. В школьные годы я был погружен в себя и в собственное творчество, которое было совсем в другой области, поэтому многое не замечал. Позже мы вместе поступили на физфак и мы учились на одном курсе.
ЭЛЬЗА-БАИР: Сколько человек из вашего класса получили медали? Левон один получил серебрянную или были еще другие?
АРУТЮН: По-моему еще были, я не помню точно: Гаренц был или Гагик. Если кто-то и мог получить только эти трое: Гаренц, Левон и Карамян Гагик. Но у нас в классе были только серебрянные медали, золотой ему не дали, по-моему, из-за учительницы русского языка.
ГАЯНЕ: А были ли популярны его карикатуры среди учеников?
АРУТЮН: Естественно, карикатура это такой жанр, можно сказать, народный. Наверняка часть класса балдела от этих карикатур. Но для меня тогда карикатура была чужеродным миром.
ИДА: Но стать карикатуристом тебя, все-таки, Лева спровоцировал?
АРУТЮН: Нет, Юра Акопян. Хотя нашу публичную карикатурную деятельность мы начинали примерно одновременно, кажется, с 1976 г. Это были выставки и публикации в журнале «Литературная Армения», потом в журнале «Гарун» [«Весна»], потом в других. Мы делали выставки в Ереване ежегодно с 1977 г., а публикации начались с 1976 г. или наоборот.
ЭЛЬЗА-БАИР: Как бы ты охарактеризовал карикатуры Левона, чем они отличаются от других?
АРУТЮН: Да, они сильно отличаются. Левон сам говорит, что его карикатурные образы и формы взяты из средневековой миниатюры, из работ средневекового художника, которого он очень любил, чье творчество ему очень нравилось и формально и содержательно. В последнее время он говорит, что пробует найти новые формы выражения для своего карикатурного творчества. Его карикатуры, конечно, очень своеобразны: это тонкая, изящная линия, это своеобразные стилевые особенности персонажей, это точные ситуационные отношения между людьми. Это очень легкий и одновременно очень глубокий юмор, где чувствуется его образование физика, и, во-вторых, его специальность антрополога. Он очень удачно соединил в себе различные системы образования: физика, точные науки, антропология, музыка, история. Он из тех людей, про которых в терминах эпохи Возрождения говорили: «универсальные личности». Если бы он жил в те времена, он выделялся бы своей универсальностью, своей энциклопедичностью. Теперь много людей обладают большим количеством знаний, но даже в этом современном разнообразном, сумбурном мире, он выделяется своим отношением к миру, людям, к своей специальности, глубиной и разнообразием этого отношения. Он какой-то слишком серьезный получается по моей вине, потому что я не запоминаю веселые истории...
КАРО: А ты вспомни, как вы в шестом классе, протестовали по поводу того, что в школьном буфете не продают пива. Разве это не забавно? Это Левон и Артюша устроили. Еще одна очень серьезная вещь для смеха. В 1965 г., когда на улицах начались демонстрации по поводу геноцида, и из Министерства образования поступил указ закрыть все школы, чтобы дети не могли присоединиться к демонстрантам, тогда Левон и Артюша обратились к учительнице химии: «Зинаида Михайловна, когда наши придут, мы вам побег устроим».
ГАЯНЕ: Каро, как ты познакомился с Левоном?
КАРО: При очень интересных обстоятельствах. Меня и Леву как самых красивых детей города отобрали для съемок фильма. Мы ходили в кинокружок Дома пионеров, были в галстуках, и бросались в глаза своей красотой. Это не секрет, что у Левы волшебная красота, а я был более киногеничным. Нас взяли для съемок фильма. Отобрали еще несколько ребят и всех собирались повезти на Севан, где должны были снять как мы весело плещемся в озере. Вообщем, 7-8 ребят собирались оголить, и мы должны были купаться и демонстрировать наше счастливое детство. В день съемок все работники, задействованные в фильме, притащили своих детей, чтобы повезти на Севан. И в этом маленьком киноавтобусе оказалось около тридцати детей, один некрасивее другого. Режиссер, увидев эту толпу, сказал: «Товарищи, вас очень много, мне нужно всего пять человек, остальных я попрошу выйти из автобуса». Он имел в виду тех, которых он сам отобрал, и среди этих самые красивые были Лева и я. Никто не собирался выходить из автобуса, я и Лева, не говоря ни слова, вышли из автобуса и начали шляться по городу, наслаждаясь свободой, поскольку на 3-4 часа оказались полностью предоставленными сами себе. Нам было чуть больше десяти лет, ходим по городу как свободные кошки, каждый своим путем. А потом, через немного, снова столкнулись друг с другом на каком-то углу, взлянули друг на друга, довольные своим поступком и начали смеяться... В то время я пел в опере детскую партию в «Пиковой даме». В этот же день на обложке журнала «Театральный Ереван» поместили мое фото, и у меня в руках был этот новоиспеченный номер с моей фотографией, это было 16 октрября,1959 г., я это помню, потому что визуально помню дату на журнале. То есть, Леве тогда было 12, а мне 13 лет.
ИДА: А с Артюшей когда вы познакомились?
КАРО: Очень поздно, 21 мая 1969 г., я это помню не только потому что у меня колоссальная память, но и потому что эти даты совпадают с другими точными датами. В этот день у нас делали процентовку дипломной работы, мне поставили мою оценку, я вышел погулять и увидел Леву со своей «свитой», в которой был и Артюша, его я тогда и увидел в первый раз. Он запечатлился в моей памяти своей утонченностью, со своей великосветской улыбкой, своим грудным голосом. Я спросил у Левы, кто этот парень, он мне сказал: «Из нашего класса».
АРУТЮН: Ты начал говорить, и я вспомнил об одной важной вещи, о влиянии Левона на мои рисунки. Моя ранняя графика была обусловлена влиянием Левона. Это влияние не карикатуриста, а графика. У него есть поразительные рисунки, один из этих рисунков вы видели как иллюстрацию в его книге «Незабываемое утро 1911 г.». К сожалению, в дальнейшем он очень мало рисовал, он был увлечен своей новой профессией. А его лучшие графические работы, по-моему, это те, которые он нарисовал на стенах своей комнаты. Это многосторонне одаренный человек, и в любой области он проявил бы себя. Он играл на флейте, правда, сейчас я не знаю, когда он в последний раз брал в руки инструмент. Чем бы он не занялся он достиг бы успеха.
ГАЯНЕ: Каро, ты должен знать, Левон играет на флейте?
КАРО: Да, играет, и не только на флейте. Лева, кажется из Японии привез духовой инструмент.
ГАЯНЕ: Ты имеешь в виду австралийскую трубу?
ЭЛЬЗА-БАИР: Это труба для любовной магии и, как Левон рассказывал, летел он в самолете с этой трубой, и подходит к нему стюардесса и без видимой необходимости спрашивает: «У вас все в порядке? Что вам принести?» Левон уверял, что это труба подействовала, она приманивает красавиц. Это не музыкальный инструмент, но создание мифа продолжается.
КАРО: Он начал заниматься фортепиано, потом оставил. Левон знает ноты, и как все, был околдован почерком Баха, и еще в школе переписал партитуру До-минор почерком Баха, это самое очаровательное произведение в мировой музыке, потом подарил мне, и я играю Баха по его почерку, скопированную Левоном. Он, кроме того, что знает ноты, он очень музыкален. Он в высшей степени музыкален и без музыки жить не может. Когда я захожу к Леве, часто врасплох, у него всегда звучит музыка, даже когда он работает за компьютором, пишет, творит, у него все это происходит под сопровождение музыки.
ГАЯНЕ: А как он относится к твоему искусству?
КАРО: Он никогда не говорил о моем искусстве. Он даже не поздравлял меня с моими концертами, потому что для Левона музыка как кислород, который ты вдыхаешь и не говоришь ему за это спасибо. Он меня воспринимает как нечно естественное, само собой разумеющееся, у него нет этикетных отношений ко мне, поскольку нет необходимости в таковых.
ГАЯНЕ: Я знаю, что ты один из самых внимательных читателей работ Левона, что они тебе дают?
КАРО: Очень много. Я действительно его много читаю, часто он мне дает читать свои рукописи. Его «Беседы у дерева» я знаю сто лет, слежу за их развитием, и мои самые любимые притчи именно из этой работы. И вообще Лева как талисман моей музыкальной деятельности, потому что однажды, это было в 1965 или 1966 г., когда я во время своей архитектурной практики в Кечарисе делал обмер, там я впервые услышал как народ поет свои песни. До этого их я знал только в том исполнении, которое передавалось по радио, в переработке Татула Алтуняна, я был околдован этими песнями. А поскольку у меня музыкальная память превосходная, я пришел и спел эти песни для Левы. Он тут же предложил записать их на магнитофон, который отец только что привез из Москвы. «Я еще ничего не пробовал записывать, только слушал», - сказал он. Это был магнитофон с бабинами, и мы начали делать запись в ванной комнате, и были в таком диком восторге. Вскоре у нас уже была своя фонотека. Потом когда принесли все это в комнату и поставили слушать, его мама, тетя Мариам, эта благороднейшая женщина планеты и космоса, от восторга прослезилась и начала рассказывать какие были в тридцатые годы в Тбилиси театры. Мы почувствовали себя героями. Дальше, каждый раз, как только я приезжал, мы делали такие записи, это стали такой привычкой: не только слушать народное исполнение, но и записывать. Это было в 1965 г., и мы с Левой решили, что сделаем такую фонотеку. Наши записи долго продолжались.
ЭЛЬЗА-БАИР: Какая была атмосфера в доме у Абрамянов?
КАРО: После того как мы не снялись в фильме, мы подружились. Спустя несколько месяцев, Левон пригласил меня к себе домой. Дома никого не было, но через десять минут, когда часы пробили пять, весь дом наполнился людьми: светлыми, с журчающими голосами. Все возвращались с работы. Первая пришла тетя Мариам. Тетя Мариам была в восторге от того, что друг сына у них в гостях. Потом пришла тетя Шогик, эта тетя с папиной стороны. Потом пришел дядя Амо, громкий, веселый... Потом пришла Лиза, прелестнейшая, добрейшая, щедрейшая женщина мира. Потом пришла Ира. Такую как Ира я не встретил никого в течение всех 60 лет моей жизни. По всем параметрам человеческой красоты и добродетели она превосходит всех моих знакомых. Такого человека будь женского или мужского пола мне не встречалось. С одной стороны тише воды, ниже травы, с другой стороны, эта такая вертикаль, которая проходит по всей оси космоса. Ира для меня волшебство. Пришла Ира. Она недавно была в Чехословакии и привезла черное граненное колье, которое она мне показала, я был в восторге, я говорю: «Ира, это вечернее». Она: «Конечно, вечернее». Ира - единственная женщина, которую я обожествляю. Я всегда в этом признаюсь, это не секрет ни для кого. Я и обожаю ее, и обожествляю, и уверен, что это вечно. Я с первого взгляда распознал и разглядел ее величие и упиваюсь этим, она как опиум для меня, это шедевр человеческого создания, дочь армянского народа, если армянский народ что-то из себя представляет.
ЭЛЬЗА-БАИР: Эда для меня ангел, но Ира – богиня.
КАРО: В этом ансамбле Эда на меня смотрела чудным взглядом не то восторга, не то недоумения, не то очень спокойно, не то внутренне беспокойно одновременно.
ЭЛЬЗА-БАИР: А потом отец пришел...
КАРО: Да, дядя Амо. Родня со стороны отца Левы - крупные магнаты, говоря сегодняшним языком – бизнесмены. Они занимались торговлей нахичеванского хлопка, который имел высокую марку на Западе. Дядя Амо потомок такого буржуа. Больше всех из детей Эда похожа на отца. Он был среднего роста, с улыбкой в глазах и на губах, очень щедрый человек.
АРУТЮН: Я его очень мало знал. Я очутился в доме у Левона сравнительно поздно и отца видел всего пару раз. На меня он оставил впечатление уровновешенного, самодостаточного, доброго, спокойного, богатого человека. Он был замечательный человек, но олицетворением этого дома была тетя Мариам, для меня тетя Мариам была воплощением самого высокого, что можно найти в человеке. Это был очень добрый, жизнерадостный человек. У нас была взаимная симпатия, она меня сразу полюбила, когда я очутился в их доме, и это было взаимно.
КАРО: У дяди Амо была суровая жизнь. Он жил в такое время, когда сама эпоха была суровой, жизнь была сложной, но к людям он относился как ребенок, настолько чиста была его душа. И его вечная любовь была Лолита Торес. Об этом в семье все знали, когда Лолита Торес приехала в Ереван, тетя Мариам как-то сама купила билеты на ее концерт, я их как раз встретил, когда они возвращались с концерта, и они оба были в диком восторге от такой красавицы.
ЭЛЬЗА-БАИР: А как они к Левону относились в семье, они как-то выделяли, все же младший, мальчик?
КАРО: Тетя Мариам рассказывала, что когда Лева родился, были какие-то проблемы, не то семимесячный, не то другое, и вся родня, в том числе тетя Лиза, день и ночь дежурили и выхаживали Леву. И рассказывая это, тетя Мариам, показав на Леву рукой, с гордостью сказала: «Но я знала, что он будет такой!» Конечно, это была одна из самых демократичных семей, и старались никого не выделять из детей. Но, тем не менее, Лева был кумиром семьи. Конечно, нежнее всех за Левой ухаживала тетя Мариам. Когда Лева был в Москве, учился в аспирантуре, тетя Мариам связала ему перчатки, на которых вышила свою руку, которая обхватывает его руку. Кроме того, хочу вспомнить еще одну историю. В Советском союзе хороших книг было мало, к тому же их, как правило, продавали из-под прилавка и дорого. Когда вышли «Мифы народов мира», двухтомник стоил 18 рублей, но здесь их продавали за 100 рублей. А 100 рублей тогда были целым состоянием. Тетя Мариам всегда экономила деньги, чтобы покупать для Левы дорогие редкие книги. Когда вышли «Мифы...», где были статьи учителей Левы – Топорова, Иванова, Лева чуть с ума не сошел, думал где найти деньги. Буквально через несколько минут, не говоря ни слова, тетя Мариам положила на стол необходимую сумму. Лева был один из первых, хотя бы в Ереване, кто имел это издание. Я смог купить лишь спустя несколько лет.
ГАЯНЕ: А откуда у них дома появлялись запрещенные книги?
КАРО: Это Лева доставал. С самого начала, еще с отрочества, у Левы была страсть к запретным явлениям, тем более, если они были запрещены социально или государством. Никаких табу. Все табуированное для него это становилось еще более интересным. Множество запретных книг и журналов можно было у него найти. Если бы это делал кто-нибудь другой, я бы удивился, но Лева все это делал так естественно, что ты воспринимал как само собой разумеющееся. Если человек чего-то хочет, он всегда может достать, и у него можно было достать запретную политическую, религиозную литературу и т.д.
АРУТЮН: Я помню, что после выставки американской графики у него были неприятности, его в КГБ вызывали, потому что он активно участвовал на этой выставке, общался с американцами. У Левона всегда был интерес к первоисточникам, к настоящему, а потому часто и к запретному. Тогда в Советском союзе под запретом были многие стоящие книги.
КАРО: Уже не говоря об одном качестве Левона, он – очень любопытный человек. Это он скрывает очень тактично, очень умело, но по характеру это очень любопытный человек.
ГАЯНЕ: Ида, а как ты познакомилась с Левоном?
ИДА: Я его по городу знала. Его тогда называли Христос-Лева. У нас с Левой было много общих знакомых и друзей. Ну а потом появился Артюша. Относительно Левы хотелось бы еще одну вещь подметить, он умеет одеваться, у него свой стиль, случайные вещи ты на Леве не увидишь. Необязательно, чтобы это была фирменная вещь, но она как-то правильно сидит.
ЭЛЬЗА-БАИР: Хотя Левон человек уникальный, но впечатление, что он очень ереванский. Такой человек мог родиться и созреть в какой-то особой культурной среде...
КАРО: Абсолютно верно. Я это знаю и реально, и трансцендентально. Это факт.
ИДА: Я могу сказать, что Лева патриот, хотя это слово сейчас обесценено и к нему даже стыдно аппелировать. Но вот когда началось все это: движение, война, голод. Мы сидели у нас дома, еще и Завен был. Мы говорили о том, что все идет ко дну и надо что-то делать. И Лева сказал: «Да, наверное, лучше уехать. Вам». Мы, мол, а как же ты? «А я, - говорит, - остаюсь». Я говорю: «Да ладно, Лева, ведь все идет коту под хвост, на глазах все разваливается». Он говорит: «Да, и развалится». А я говорю: а что с нами будет? «И мы вместе с нашей страной», - ответил он. Он сказал это просто, без пафоса, спокойно. Я поняла, что под этим скрывается очень большая любовь. Я думаю, все что касается нас, Армении, Еревана, ему очень-очень близко, ты права, это потому что именно в этой среде и мог появиться Лева, такой какой он есть.
АРУТЮН: Он – квинтенсенция «ереванизма», если можно так сказать. Он – воплощение интеллигентного Еревана, многостороннего, культурного, интеллигентного, что было в этом городе.
КАРО: Лева для меня воплощение светскости. Это самый светский человек, который мне встречался. То, что он – эталон, это факт.
АРУТЮН: Я сейчас еще одну вещь вспомнил, пока Каро рассказывал как они в ванной комнате делали записи музыки. Ту же ванную комнату мы использовали как лабораторию, чтобы снимать фотографии, поскольку у меня как у Левона, было еще одно сильное увлечение – фотография. Он очень любил фотографировать и особенно колдовать над пленкой в фотолаборатории. Это было еще одной его любовью. Изобразительное искусство во всех его проявлениях, музыка, культура, этнография – все это его интересовало. В кино снимался, в «Цвете граната». Он только не умеет танцевать, это из редких вещей, чего он не умеет делать.
КАРО: Мы с Левоном так глубоко и счастливо пережили Ереван того периода, что последующие невзгоды стали не столь существенны, чтобы покинуть этот город.
ИДА: К сожалению, ты не видела Ереван, когда он был богатым городом.
КАРО: Интеллигентным городом.
ЭЛЬЗА-БАИР: Каро, вам трудно выражать чувство словами, но если бы вы говорили про уникальность Левона, чтобы вы сказали, самое главное?
КАРО: Я не в силах это передать одним или двумя словами. У нас в семье пятеро детей: сестра и трое братьев. Но у меня есть такое мистическое чувство, о котором я не задумываюсь, но я уверен, что он мой брат.
АРУТЮН: У меня тоже такое же чувство.
КАРО: Плагиат, Лева – мой брат. Возможно, это мифологизация, но это нарочно не придумаешь, не заставишь себя так думать, я прекрасно знаю, что он мой двойник, мы двойники. Моя дружба с Левой не поддается никакому реальному объяснению, это как таинство. И поэтому, будучи друзьями, за все это время не было повода разочароваться в нем, никаких облачных дней не было в нашей дружбе вот уже больше сорока лет. Это не рациональная, не земная связь, это слишком мистично и мифологично, эта связь не поддается расшифровке.
АРУТЮН: У меня было несколько близких друзей и с каждым из них у меня бывали конфликты, приходилось разбираться, пусть очень по-человечески, по-дружески, но вот с Левоном не было никогда и намека на возможность конфликта. Помимо его разносторонней глубины, душевного и духовного богатства, поражает его абсолютное бескорыстие и бесконфликтность в дружбе. Он бескомпромиссный человек в профессии, в профессиональной своей деятельности. Каро сказал, что чувствует себя двойником Левона, я же свою жизнь не могу представить без Левона, без его участия, он – огромная часть моей жизни.
КАРО: Для меня так же, я не могу представить себя без него. Для меня – это светофор: пройти, не пройти, показать, не показать, сказать, не говорить.
ИДА: Артюша, конечно же, наврал. У него есть корысть в дружбе с Левой. Я не думаю, что у Левы есть, но у Артюши есть. Потому что все его проблемы, если в чем-то он начинает сомневаться, разрешает Лева.
АРУТЮН: Да, это верно.
ИДА: В таких случаях он уходит к Леве, а затем совершенно удовлетворенный возвращается домой, точно зная, что ему делать дальше.
АРУТЮН: У меня есть три референта, у которых в различных областях, может, и различный вес, но это три референта: один – это моя половина, Ида, второй – Левон, и у меня есть еще и третий референт – это мой друг, который сейчас в Болгарии живет, он из той же вместе с Левоном компании, Александр Марутян.
ЭЛЬЗА-БАИР: До этого мы говорили о Левоне как об уникальном человеке и ереванце. Но я из ваших рассказов понимаю, что кроме места Левона характеризиует как-то и время. Ваше поколение формировалось в послевоенной Армении, репатрианты привнесли какие-то западные ценности. Из Тбилиси сколько приехало армян. Город начал целенаправленно строиться, стало сниматься армянское кино... Армения почувствовала себя несколько иной... Тогда начала появляться городская культура с сильной европейской ориентацией.
АРУТЮН: Школа им. Чехова была одна из первых школ города и была одним из очагов формирования тех ереванцев, к которому мы тоже принадлежим, которые в значительной степени сформировали Ереван того времени.
ЭЛЬЗА-БАИР: Я помню, когда я впервые приехала в Ереван и по каким-то причинам не смогла встретиться с Левоном. А когда я вернулась в Москву, директор института В.Тишков меня спросил: «Вы видели Абрамяна?» Я говорю: нет, я только с ним по телефону разговоривала, а встретиться у нас не получилось. Тишков сказал: «Как? Вы были в Ереване и не встретились с Абрамяном?! Это же ученый номер один. Зачем тогда вы туда ехали?» Я с Левоном встретилась в Вашингтоне. По возвращении Рубик мне предложить остаться жить в Ереване. Я не возражала, я была согласна жить в городе, в котором живет Левон Абрамян.
