ПОД МЕНЯЮЩЕЙСЯ «ЛИНИЕЙ НЕБА» ЕРЕВАНА (MS)

Левон Абрамян

ПОД МЕНЯЮЩЕЙСЯ «ЛИНИЕЙ НЕБА» ЕРЕВАНА*

Если старики скажут тебе: «Разрушай!», а молодые: «Созидай!», то разрушай, а не созидай. 

Введение

Каждый город имеет свой особый силуэт, который бросается в глаза впервые увидевшему его путешественнику и узнаваем для уроженцев города, запечатлеваясь в их памяти и дополняя тот набор факторов, благодаря которому родной город, как и родная природа, приобретает незабываемые и притягательные черты. Это и понятно: ведь через знакомый силуэт, для каждого в особом ракурсе, но для всех в чем-то общий, мы каждый день смотрим на небо; показательно, что в английском силуэт города обозначается как skyline of a town. Во многих городах, особенно старых, эта «линия неба» вычерчивает силуэт храмов той религии/тех религий, которую/которые там исповедуют/исповедовали. Даже если это «религия» другого рода – символ консьюмерской антирелигии, как нью-йоркские башни-близнецы в глазах смертельных противников этой «религии». Впрочем, сегодня, в век глобализации, по миру распространяются не только «Макдональдсы» и другие символы консьюмерной «религии», но и, как в прошлые пики глобализации, однако гораздо быстрее, религии с их носителями, которые могут сегодня завоевывать чужие страны не мечом, а правом на жительство (часто и без такого права). Несмотря на мирные в целом процессы подобного изменения конфессиональной карты мира, чужая религия далеко не всегда мирно вписывается в местную картину. И не только потому, что все чужое, особенно чужая религия, воспринимается в лучшем случае с подозрением. В данном контексте я имею в виду то обстоятельство, что чужая религия нередко ведет к изменению привычной «линии неба», от которой не готовы отказаться старожилы, даже если они и не идейные противники новой веры[1]. К тому же в «силуэте веры» порой видят скрытую угрозу, которая иногда выражается и эксплицитно. Думается, что агрессивность «силуэта веры» сыграла не последнюю роль в том, что в конце ноября 2009 г. на референдуме в Швейцарии народ проголосовал против строительства в стране минаретов, что получило большой отклик в мировой прессе и электронных СМИ. Помимо вопроса о сугубо религиозной нетерпимости, обсуждались также вопросы относительно того, к чему может привести пассивность участия населения в выборах (верили/надеялись, что референдум отразил мнение проголосовавшего активного правого меньшинства при неучастии в референдуме более пассивного религиозно-терпимого населения). Для меня здесь важно, что в дискурсе об этом событии вспомнили раннее выступление президента Турции Эрдогана, имевшего неосторожность сказать по другому поводу: «Наши минареты – это наши штыки, наши мечети – наши каски...» (Меж/нар. фр. радио, 13.12.2009) .

Понятно, что в Советском Союзе с приходом атеистических сил к власти стали менять в числе прочего и религиозную «линию неба». Это в большой степени относится и к Еревану. Впрочем, Ереван имеет довольно непостоянную «линию неба» не только в результате борьбы с религиозной составляющей этой «линии». Борьба с религиозной «линией неба» вообще мне кажется частью общей тенденции разрушать, чтобы строить новое на месте старого. Это лозунг современного Еревана, корни которого идут, по-видимому, к революционным градостроительным преобразованиям Александра Таманяна (1878 – 1936), отца современного Еревана (хотя сегодняшний Ереван далек от той архитектурно-культурной утопии, которую он задумал), подобно тому, как современный армянский язык, в том числе сегодняшний уличный сленг, начинается с Месропа Маштоца, создателя армянского алфавита. Таманян, талант которого, я уверен, сопоставим с великими архитекторами Возрождения, такими как Брунелески, при всей своей исключительности тем не менее оставался представителем архитектурного мышления своего времени, правда, выдающимся. Следуя определению Владимира Паперного (2007), Таманяна можно назвать армянским реализатором Культуры Один[2]. Чтобы построить свой утопический город-сад (рис. 1а/1а), Таманяну необходимо было разрушить все то, что было на этом месте, в том числе знаменитые ереванские сады[3], стереть старое, чтобы нарисовать новое[4]. Это не значит, что Ереван был до Таманяна неким райским уголком наподобие средневековых европейских городов или азиатских ориенталистских глинобитных фантазий. Еще в 1672 г. посетивший Ереван Жан Шарден описывает его как большой некрасивый и грязный город, основную часть которого занимают сады и виноградники[5], где нет красивых зданий (Шарден 1902: 241-243; Арутюнян 2007: 8-10). Оставим определения «красивый – некрасивый» на эстетическое усмотрение европейца-путешественника, впрочем, хорошо знакомого с другими городами Закавказья. Следует учитывать также то обстоятельство, что Шарден побывал в Ереване за несколько лет до землетрясения 1679 г., в результате которого были разрушены все значимые, в первую очередь религиозные, здания города, позже отстроенные  в гораздо более неприглядном виде[6]. Независимо от патриотизма и несколько утрированной «памяти» коренных ереванцев и их ностальгии по старому городу, дотаманяновский Ереван хоть и не представлял собой, скорее всего, поражающего воображение города (ср., например, вид площади Ленина – ныне площадь Республики – до таманяновских преобразований, рис. 1c/1c) с устоявшимся урбанистическим обликом и «линией неба», он тем не менее постепенно приобретал свои особые черты[7] и вряд ли был совершенно непригодным жилым пространством, которое оставалось лишь незамедлительно снести, как представляют себе модернистически настроенные ереванцы нового времени без коллективной памяти, оправдывающие и сегодняшние разрушения в центре Еревана[8]. Однако я не собираюсь здесь полемизировать со сторонниками и противниками разрушения/созидания. Мне хотелось лишь отметить другое. Каким бы «несовершенным» ни был силуэт старого Еревана, до Таманяна он вроде бы лишь дополнялся разными деталями; например, новые храмы, привнесенные иранскими правителями города[9], дорисовывали религиозную «линию неба» города, а не стирали ее[10].

Сказанное вовсе не значит, что Таманян вел борьбу со зданиями религиозного назначения. Более того, благодаря его активному вмешательству (Таманян был одним из инициаторов создания в 1923 г. Комитета по охране памятников и его первым председателем) удалось спасти церковь Св. Богородицы (Катохике) (рис. 4a/4, 4b/4, 4c/4, 4d/4, 4e/4, 4f/4, 4g/4), о которой речь пойдет в дальнейшем, хотя не удалось уберечь церковь Сурб Погос-Петрос (Св. Павла и Петра, рис. 5a/5a, 5b/5b, 5c/5c) (Марутян 2007: 8). Мне могли бы возразить, что Таманян старался сохранить религиозную «линию города». Так, «в своем проекте Еревана он предусматривал не разрушение старейшей (V-VI вв.) и самой большой, центральной церкви города – Св. Петра и Павла, а строительство рядом с ней полукруглой площади для обеспечения хорошей видимости памятника. На эту же площадь должна была смотреть мечеть Шаари, построенная в стиле персидской архитектуры» (Марутян 2007: 9). Тем не менее и церковь и мечеть разрушили в начале 1930-х (рис. 5c/5c), а отвоеванная церковь Св. Богородицы оказалась не вписанной в «линию неба» (рис. 4a/4), ее специально прикрыли зданием, где одно время размещалась Академия наук Армянской ССР (рис. 6/6). Здание построено в таманяновском стиле одним из его учеников, так что Таманян так или иначе причастен к тому, что старая религиозная «линия неба» стирается, пусть и не по его воле. Вместе с тем он уже «по своей воле» разрушил церковное строение (часовню Гетсемани – Гефсиманскую, рис. 7а/7, 7b/7), чтобы построить на его месте свое знаменитое здание Оперы и балета[11] (рис. 8a/8a, 8b/8b). Но, как мы увидим вскоре, он сделал это не в пылу антирелигиозной кампании, а руководствуясь определенными конструктивистскими и мистическими идеями. Мы увидим также, что на месте невзрачной часовни он построил нечто, что архитектурно не без оснований воспринималось его критиками как новый христианский храм – они не знали, что Таманян руководствовался еще более «крамольными» храмовыми идеями. Таманян в итоге, по своей воле или вопреки ей, меняет религиозную «линию неба» Еревана. Впрочем, пример Таманяна подтверждает правило первого как иного[12] – он и разрушал по другой причине и строил с иными идеями в голове. Коммунистические же деятели вчерашнего дня уничтожали религиозные сооружения в чистой борьбе с ними, точно так же, как энергичные архитекторы сегодняшнего дня расправляются с гражданскими объектами города – об этом тоже пойдет речь в дальнейшем.

Можно сказать (хотя многие вряд ли со мной согласятся), что с легкой руки Таманяна разрушительная перестройка стала нормой в градостроительной практике Еревана, которая, как это ни парадоксально, направлена против сохранения истории города – предмета гордости ереванцев. Можно сказать, что вербальная патетика памяти (постоянно подчеркиваемая древность города – память на уровне слова) противостоит делу. Причем, в резком противоречии с творческим принципом Таманяна – строить более совершенный храм на месте старого, идеальный город на месте провинциального захолустья, современные архитекторы склонны строить на месте разрушенного старого его подмену – например, ресторан «Старый Эриван» (рис. 9a/9a, 9b/9b) с псевдоисторической и псевдоэтнографической атрибутикой. Так что туристы, посещающие Ереван, удивляются, видя вместо декларируемого древнего города (в 2008 г. Ереван отметил свое 2790-летие) совершенно новый город. К счастью, крепость Эребуни (рис. 10a/10a, 10b/10b), материальное подтверждение древности города (ереванцы считают свой город наследником урартской крепости, в том числе ее имени), была археологически реконструирована лишь в последнее время и находится несколько в стороне от активно перестраиваемой зоны. Правда, в настоящее время имеются серьезные причины сомневаться в верности предпринятой реконструкции, так что здесь тоже мы должны быть готовы к существенным перестройкам в будущем.

Здание оперы и балета и храм песни и любви

Архитекторы, по верному замечанию Мишеля Фуко (Rabinow 1984: 247-248), пользуются меньшим влиянием в сфере властных отношений, чем другие ключевые фигуры (священники, тюремщики, психиатры)[13]. Возможно, это происходит еще и потому, что порой архитектор, подобно демиургу, планирует создать чрезвычайно удобные здания или даже целые города для людей, но очень часто его последователи или даже те, кому предназначались эти структуры, преобразуют их в нечто менее утопическое, чем предполагал начальный проект. Такое случилось с городом Ереваном, который был запланирован Александром Таманяном (рис. 11/11;12/12)как маленький гармоничный город со ста пятьюдесятью тысячами обитателей (рис. 13/13), но обернулся урбанистическим монстром с населением более миллиона в 1990, проглотившим маленький аккуратный город, воображенный Таманяном.

Однако иногда архаические идеи архитектора, профанированные строителями и последующими поколениями, неожиданно возвращаются к жизни, и архитектурные структуры начинают играть ту самую роль, которую их создатель когда-то придумал для них. Это случилось с лучшим творением Таманяна, Театром оперы и балета, который начали строить в 1926 году, а закончили уже после смерти архитектора, в 1953 году. Первоначально Таманян задумал построить Народный Дом, где должны были проходить всенародные праздничные представления: две половины здания – собственно Театр оперы и балета и зал филармонии по таким случаям благодаря подвижной стене должны были объединяться в громадный зал[14], через который, как мне говорили люди, жившие в годы строительства здания, должны были даже проходить демонстрации – народ-зритель должен был стать очевидцем праздничных действ народа-исполнителя, т.е. здесь должно было исчезнуть противопоставление исполнители – зрители, что является одним из основных признаков архаического праздника карнавального типа. Правда, мне не удалось обнаружить прямых указаний архитектора о способе проведения таких демонстраций, но уже то, что это обсуждалось/ожидалось его современниками, говорит о том, что здание и, естественно, примыкающая к нему Театральная площадь мыслились как сцена всенародных праздничных действ. Этот театрально-праздничный замысел не был осуществлен. Таманян, возможно, сам отказался от первоначальной идеи, которая в свою очередь была связана с другим его ви'дением.

Архитектор, по всей видимости, был убежден, что на месте, где он задумал построить Народный Дом, в далеком прошлом находился храм «песни и любви». Увлеченность Таманяна этой идеей подтверждается свидетельством художника Мартироса Сарьяна (Хачатрян 1975: 271, прим. 76); внук архитектора Александр Таманян тоже говорил мне, что в семье знали об этом убеждении Таманяна. Каких-либо исторических или археологических свидетельств такого предположения, насколько мне известно, не зафиксировано (ср. Кафадарян 1975: 45-46). Нет свидетельств также о нахождении соответствующих следов древнего храма при рытье фундамента под Оперу. В настоящее время площадь при Опере снова разрыта (рис. 14a/14a, 14b/14b) – для строительства подземной автостоянки[15], однако снова нет сообщений о каких-либо находках, указывающих на расположение в этом месте языческого храма. Впрочем, не исключено, что Таманян не ошибался в своих археологических прозрениях. Недалеко от Оперы, примерно в 70 м метрах по прямой линии, находится здание кинотеатра «Москва» (рис.16/16,17a/17a, 17b/17b), построенное на месте снесенной в 1931 году церкви Погос-Петрос (Св. Павла и Петра) (рис. 5а/5а), о которой мы уже упоминали. Церковь построена на месте другой церкви, основательно разрушенной во время землетрясения 1679 г. Тем не менее от прежней церкви остались основания и другие детали, которые позволяют датировать ее V-VI вв. (Кафадарян 1975: 28-33). Мы уже говорили, что попытки Таманяна спасти церковь Погос-Петрос не увенчались успехом, но Комитет по охране памятников, одной из ключевых фигур которого являлся Таманян, не отстоял и своего права на археологический надзор при сносе церкви (рис. 5b/5b, 5c/5c)[16]и даже не провел обмера церкви до его разрушения (Кафадарян 1975: 33, прим. 2). Археолог Ашхарбек Калантар свидетельствует, что, по словам рабочих, сносивших церковь, в основании одной из стен строения были большие камни без следов известкового раствора, а пол был устлан каменными плитами. Другие находки (например, карасные захоронения) также указывали, что на месте этой древнейшей, видимо, церкви Еревана в свое время находилось строение дохристианского, возможно, урартского, времени[17].

Не исключено, что убеждение Таманяна могло получить какие-то подтверждения при разрушении часовни Гетсемани и рытье фундамента под здание Оперы, но, будучи не археологом, он принял их лишь как знак своей правоты. Не будем забывать, что Таманян по-своему относился к памятникам. Он был не коллекционером старины (тем более невзрачной, вроде перестроенной часовни), а великим зодчим, который продолжал дело древних, слушал неслышимые другими песни языческого храма, видел внутренним зрением то, что не увидели его современники (всенародный праздник у Народного Дома), но что ереванцам (в том числе автору этих строк) суждено было увидеть на Театральной площади у здания Оперы в 1988 году. Здесь состоялись массовые народные выступления, связанные с Карабахским вопросом (см. о нем, например: A Region in Turmoil 1990). В дни массовых митингов таманяновское здание фактически преобразилось в Народный Дом, а площадь вернула в эти дни свое архитектурно-плановое и широко не употреблявшееся до этого название Театральная площадь (измененное позже на площадь Свободы). Более того, массовые митинги, можно сказать, реализовали мечту архитектора: современное здание Оперы не только «превратилось» в неосуществленный Народный Дом, но в нем проявился и некий языческий храм, у которого развернулся архаический праздник (рис. 18/18).

Круглая площадь и праздник

Мы не будем здесь подробно обсуждать типологическое сходство современных политических выступлений с архаическим праздником[18]. Остановимся только на нескольких урбанистических соответствиях. Понятно, что прежде всего нас будет интересовать площадь, поскольку именно на ней развертывались события, которые антропологически соответствовали архаичному празднику, как, верится, воспринял бы их и архитектор Таманян, прозорливо спроектировавший соответствующую площадь, где такой праздник должен был развернуться. Площадь оказалась связанной с политическим праздником и одним из нескольких параллельных кодов, а именно этимологическим. Так, слову гласность, одному из членов горбачевской триады (демократизация, гласность, перестройка), в армянском соответствует слово hraparakaynut'yun, образованное от hraparak ‘площадь’. И, наверно, не случайно народ разыгрывал «архаический» праздник на площади, а не где-нибудь еще. Вспомним, что площадь в центре города всегда была местом проведения массовых праздников. Тот факт, что народ не согласился перенести свои митинги на окраину города, как предлагали городские власти (эта ситуация повторяется и сегодня), показывает также наличие естественной центростремительной силы, которая воплотилась в архитектуре многих городов мира. Тем же принципом руководствовался и Таманян, когда в своем генеральном плане города Еревана поместил в центре обширную площадь – площадь Ленина (после независимости – площадь Республики), где проходили официальные парады и демонстрации, и еще одну – Театральную у здания Оперы (ныне – площадь Свободы), где, как он думал в 1920-е годы, должны были состояться народные празднества и где они состоялись в итоге в конце 1980-х.  

Площадь (hraparak) и гласность (hrapurakaynut'un) так близки друг к другу, что, наблюдая за первым, можно судить о втором. И в самом деле, можно было узнать много чего о гласности в стране, просто следя за событиями на Театральной площади (Abrahamian 1990с: 74-75). Так создавался некий пространственный код, сопутствовавший политическому – ср. колебания в блокировании площади, образование редких брешей в стене заслона, их распределение (по непонятным причинам народу иногда разрешали проникать на площадь через тот или иной неглавный вход), отмечавшиеся уже попытки переместить место митингов из центра на периферию, колебания в мощи блокировки (милиция – армия – специальные подразделения, иерархия типов бронемашин) и т.п. (см., например, рис. 19a/19a, 19b/19b). Примечательно, что пространственный код может дать целый ряд структурных сведений и иного типа. Например, когда вместо намеченного на 26 марта 1988 года (но затем запрещенного) митинга был объявлен «мертвый город», т.е. был брошен клич вообще не покидать своих домов в этот день, акция полностью осуществилась фактически лишь на пространстве заблокированной Театральной площади, причем в своих домах остались главным образом те, кто участвовал в первых митингах 19-20 февраля, а вокруг пустой, «мертвой», площади показались любопытные жители окраин (периферия) и переодетые представители партийных и охранных органов.      

Площадь, на которой проходят массовые сборища, получает особые свойства, будь то церемониальная площадка в архаическом обществе[19]или специально построенная в центре города площадь. Таманян задумал две центральные площади, которые должны были соединяться проспектом[20]. Одна из них и была Театральной площадью, которая проявила не только урбанистическую функцию, задуманную архитектором, но и свои особые свойства, которые Таманян провидчески угадал. Дело в том, что и здание Оперы, и Театральная площадь перед ним в плане приближались к кругу. Трудно сказать, насколько архитектор осознавал преимущества круга, но они стали очевидными, когда на площади разыгрался массовый праздник (рис. 20a/20a, 20b/20b, 20c/20c, 20d/20d). Должен сказать, что эти свойства круглой площади стали для меня очевидными после того, как митинги состоялись в других, «не круглых», местах. Как я уже упоминал, народ отказался перенести свои сборища в периферийные локусы[21], как предлагали власти. Вместо этого митинги чаще всего устраивались близ Матенадарана – знаменитого хранилища древних рукописей. Место концентрации народа здесь было комбинированной формы – небольшая площадка под естественной «трибуной» напротив входа и склон холма, «ведущий» к Матенадарану, наполовину устланный каменными ступенями. В 1988, также в двухтысячные годы, собравшиеся не помещались на описанном пространстве, к которому следует добавить зеленые склоны холма и пространство по обе стороны лестниц. В таких случаях люди занимали также часть проспекта Маштоца – во время сегодняшних митингов оппозиции собравшимся не позволяют занять пространство проспекта полицейские, выстраивающиеся у начала подхода к Матенадарану (рис. 21/21). Впрочем, особой надобности в этом нет, поскольку народ вполне, даже с достатком, помещается в отведенной зоне. Здесь я хочу отметить, что народ перед Матенадараном образует в целом удлиненный прямоугольник (рис. 22/22). В 1988 году я заметил, что многие (если не все) черты архаического праздника, которые я с удивлением обнаружил на Театральной площади, ослабли и даже исчезли вовсе в сборищах на прямоугольном пространстве. На круглой Театральной площади, видимо, лучше осуществлялось непосредственное общение людей, перемещения и перестановки носили более свободный характер, чем в пространстве иной конфигурации, в том числе прямоугольной. Круг как будто сам создает внутри себя соответствующую подвижную бесформенную структуру. Хаотический характер народных праздников, не исключено, в какой-то степени обеспечивается именно круглостью центральной площади. Вообще идея круга, самого сжатого пространства в  мире, прямым образом связывается с круглой площадью.

Из свойств архаического праздника, проявившихся главным образом на Театральной (круглой) площади, отмечу театрализованность – в соответствии с таманяновским названием площади. В соответствии с идеей Таманяна о древнем театральном прошлом Театральной площади в течение девяти месяцев – со второй половины  февраля по конец ноября 1988 года – площадь стала некой сценой, где разыгрывались настоящие драмы. Сценические качества площади, присущую театру вседозволенность хорошо мог заметить фотограф, так как ему не позволяли фотографировать ту или иную политическую акцию вне площади, тогда как те же люди в пределах площади не только не возражали, чтобы их снимали, но и, наоборот, специально привлекали к себе внимание фотографов. По театральному принципу были организованы все голодовки, одежда некоторых голодающих, внутреннее и внешнее оформление отгороженного пространства, где проходили голодовки (см., например, рис. 23a/23a, 23b/23b). Получив шатрообразный вид(рис. 24/24), место голодовок, казалось, еще больше сблизило эту импровизированную «сцену» с типичными порождениями площади – ярмарочными балаганами. Во время одного из летних митингов 1988 года на «сцене» Театральной площади намеревались «инсценировать» театрализованный суд над властями, а седьмого июня того же года та же «сцена» стала свидетельницей уже истинной драмы, когда здесь же театрализованно справлялась кульминация похоронного обряда погибшего юноши[22] (рис. 25/25) – такие похороны здесь, к сожалению, оказались не единичными. При всем трагизме таких драматических событий близость смерти не перечеркивала праздничный характер народных выступлений, а наоборот, еще больше приближала политический праздник, развернувшийся на площади, к архаическому первопразднику, осью которого тоже являлась смерть, реальная или символическая (Абрамян 1983: 49-50, 62).     

Круглое здание: призрак Звартноца

Говоря о том, что круглая форма Театральной площади больше располагала к празднику, следует отметить, что магическая сила круга может проявляться в самых разных явлениях, как естественных, так и искусственных, созданных культурой – будь то пространственная организация простейших сообществ животных или сложного социального организма человеческого общества. По кругу движутся человек во время первобытного ритуала и рука современного фокусника (см. Абрамян 2005: 240, s.v. круг), по кругу выстроены первобытные кромлехи и многочисленные шедевры современной архитектуры – включая здание Оперы на Театральной площади.

Скрытая сила магического круга выявилась не только в указанной праздничной особенности, «диктуемой» круглой площадью, но и в более мистических явлениях, сопровождавших политический праздник на площади. Так, мой друг архитектор поведал  об открывшейся ему чрезвычайно интересной мистической схеме, по которой единение и сплочение армян совпадает с возведением храма, имеющего в плане круг, а конец солидарности и рассеяние народа по миру – с разрушением таких зданий. Так, в VII веке стали строить круглый храм Звартноц (рис. 26/26)накануне арабских нашествий, а в X веке, после разрушения храма, большой массив армян покинул родные места. То той же закономерности строительство подобного Звартноцу Гагкашена в Ани (рис. 27а/27а; 27b/27b) стало знаком сплочения и процветания народа, а после гибели Ани, после разрушения этого круглого храма (рис. 28а/28; 28b/28) народ снова рассеялся по свету. Когда обнаруживший эту таинственную закономерность узнал, что камни с развалин Звартноца в 1980-е выложили, как тогда думали, с целью дальнейшего восстановления (рис. 29/29), он еще до Карабахского движения предсказал, что в скором будущем армянский народ должен снова сплотиться. Любопытно, что позже я записал рассказ двух женщин, которые в дни политического праздника на Театральной площади увидели в небе точную копию храма Звартноц, составленную из облаков. Мистическая схема, питающаяся также архетипом Вавилонской башни (армяне сходным образом должны были «понимать друг друга»), удивительным образом заработала во время драматических событий в аэропорту Звартноц, о которых мы упоминали в связи с похоронами погибшего юноши: ср. название круглого в плане аэропорта, блокирование его пикетчиками, «разрушение» и избиение «стены», окружившей аэропорт, спустившимися с неба десантниками, которые, в отличие от охраняющих храм Звартноц бдящих сил (Звартноц значит 'храм бдящих сил', букв. '[обиталище] бдящих'), были наделены карающими и разрушающими способностями.

«Призрак» Звартноца вскоре появился снова – при обсуждении проекта нового кафедрального собора, но об этом мы узнаем в одном из последующих разделов статьи. Здесь же следует отметить, что наш анализ будет неполным и по времени «безопасно» отстраненным, не говоря уже о том, что образ самого Таманяна получится несколько однобоким, если не учитывать время, в котором творил архитектор. Сегодня он – бесспорная величина, одна из значимых и ключевых фигур армянской идентичности. Хотя его утопический миниатюрный город-сад и не был реализован, более того, грубо исковеркан, всякое новое разрушение города «санкционируется» его именем – например, анахроничный и в сущности откровенно антитаманяновский Северный проспект, который архитектор лишь наметил. Да и не полностью реализованный по замыслу автора новый храм песни и любви – здание Оперы становится понемногу призраком среди окружающих этот шедевр архитектурного мышления безликих высоток (рис. 30/30)и прибыльных «объектов»[23]. Сразу после изменения «линии неба» центральной части города для книг, издававшихся в период активного изменения этой линии фотографы, по их словам, давали свои старые фотографии панорамы города без диссонирующих с Оперой новостроек. Сегодня, показывая город в том же традиционном ракурсе (с особой смотровой площадки на возвышении под стелой, поставленной в честь 50-летия Советской Армении), стараются прикрыть Оперу и ее окружение при помощи какого-либо дизайнерского  решения (рис. 31/31), а в последнее время стали использовать особый ракурс с вертолета, позволяющий Опере выглядеть в таманяновском виде (рис. 32/32).

Однако непререкаемый авторитет Таманяна – конструкция сегодняшнего дня. Великий архитектор вовсе не был велик в глазах многих своих современников. Не все (особенно его коллеги-архитекторы) были согласны с его революционными перестройками. Я слышал от людей, которые помнили дискуссии по поводу урбанистических ви'дений тех лет, что были мнения, согласно которым таманяновский город имело бы смысл построить на новом месте, например, там, где сегодня застроены девять массивов Нового Норка. Впрочем, сегодня тоже можно найти ереванцев, как правило, из числа старожилов, которые также считают, что Таманян мог бы построить Новый Ереван за пределами Старого Еревана, и мы имели бы сейчас оба – правда, не совсем ясно, как можно было сохранить не совсем город, каковым был Ереван до Таманяна, рядом с неминуемо урбанизированным новым городом. Может быть, это и было бы возможно. Во всяком случае отдельные районы Еревана, казавшиеся на первый взгляд трущобными, на самом деле имели свою особую структуру, которую можно было сохранить при грамотном  и бережном градостроительном подходе. Например, согласно нереализованному проекту архитектора Маргариты Айрапетян, предлагалось реконструировать район Конд, сохранив его архитектурное своеобразие, а не уничтожить его, как это практически уже осуществилось. Тот же архитектор рассказывала мне, что в принципе было возможно сохранить и район улицы Кривая, очистив ее от трущобных напластований и обнажив и модернизировав внутреннюю оригинальную структуру. Но на этом месте построили новый кафедральный собор, о котором речь пойдет в дальнейшем. Я говорю не о том, «что было бы, если...» в абстрактно-прожектерском плане[24], а о том, как меняется/мог бы измениться по-другому город в привязке к конкретным проектам и строительным разработкам. Или же что можно сделать, чтобы спасти что-нибудь не только от старого, но и таманяновского Еревана при нынешнем разрушительном градостроительстве, авторы которого[25]объявляют в свое оправдание, что так поступал также великий Таманян. Кстати, один дорогостоящий, но вполне осуществимый проект могу предложить и я. В 2002 году, когда площадь Республики разрыли, чтобы осуществить новое покрытие[26], под нею обнажились неплохо сохранившиеся своды дотаманяновских зданий – возможно, подвальных помещений торгового ряда (рис. 34а/34a). Так вот, можно было бы сделать «двухэтажную» площадь – нынешнюю, таманяновскую[27], наверху и старую, дотаманяновскую, внизу – в виде подземных магазинов, ресторанов и кафе под сводами старого города.      

О том, что у Таманяна были противники и «стена непонимания», сегодня знает каждый, кто смотрит телевизор – из клипа, рекламирующего минеральную воду «Джермук». Клип красочно и визуально профессионально повествует о том, как архитектор сталкивается с такой «стеной» и как он выходит из себя по этой причине. Но его успокаивает (а будущий город, надо понимать, спасает) глоток живительной минеральной воды. Для рекламодателя, по-видимому, вряд ли важно то обстоятельство, что работы по бурению и эксплуатации минеральной воды «Джермук» начались в 1938 году (Армянская советская энциклопедия 1983 (9): 509), через год после смерти архитектора, однако для нас важно другое: клип начинается со слов, приписываемых Таманяну: «Я часто видел во сне Италию, хотя там никогда не был. Но я был уверен, что улицы моего города так же должны расходиться лучами...» То есть у телезрителей лишний раз создается впечатление о причастности их города и соответственно их самих к европейским ценностям. И в этом Таманяну, как понимает телезритель, многие мешали.

Надо сказать, однако, что Таманяна третировали главным образом по другому поводу –не потому, что он разрушил часовню, мешавшую его проекту (это, наоборот, должно было приветствоваться советской властью), и не потому, что он задумал построить некое подобие языческому храму песни и любви (об этом, к счастью, не догадывались), а потому, что Театр Оперы его идеологические противники восприняли как церковь. Сходным нападкам архитектор подвергался еще при строительстве здания Наркомзема (1926-29) (рис. 35а/35а), которое развилось в Дом правительства (рис. 35b/35b,35c/35c) (завершено в 1941 г., в 1942 удостоилось гос. премии Арм. ССР). Это хорошо иллюстрирует карикатура, где Арамаис Ерзинкян, народный комиссар земледелия и один из самых влиятельных людей того времени, изображенный в виде то ли священника (если судить по воротнику одежды), то ли куртизанки (если судить по голым женским ногам и низу одежды, которая сзади распускается павлиньим хвостом – видимо, карикатурист хотел передать образ продажного священника), держит в руках крохотного Таманяна на фоне его творения, здания Наркомзема (рис. 35d/35d), в котором проглядывает купол церкви с крестом. Надпись пародирует церковные строительные надписи: «Храм сей построен стараниями и на средства Армаиса Ерзнкаци, в году 1928 Господа нашего, по армянскому календарю в году ṘČHĒ (ՌՃՀԷ), и при патриаршестве Его Святейшества католикоса всех армян Геворга V» ([Ерзинкян] 2002: 34) – фамилия наркома переделана по известному средневековому образцу Ерзнкаци, к которому она, несомненно, восходит[28]. Сегодня мало кто из зрителей указанного клипа знает, что Таманяну вряд ли удалось бы осуществить что-либо из задуманного, особенно проект Оперы, если бы его грандиозную архитектурную программу не поддерживал Арамаис Ерзинкян ([Ерзинкян] 2002: 26-36, 96-104), выдающийся государственный деятель того времени, много сделавший для города, чье имя незаслуженно остается в тени и сегодня, после его реабилитации[29].

Надо заметить, что последние обвинения имели под собой реальную основу, но не в плане того, что Таманян строил христианскую церковь (мы знаем, что на самом деле он строил языческий храм), а потому, что он действительно ориентировался на архитектурные решения армянского церковного зодчества, особенно на круглый в плане храм Звартноц (рис. 36/36, 26/26,37/37,38a/38a, 38b/38b, 39/39).  

Борьба за господство: Матенадаран

Как мы говорили в разделе о круглой площади, народ не пожелал собираться на окраине города, когда его не пустили на Театральную площадь. Он выбрал прямоугольное пространство у Матенадарана. Мы говорили о том, что круг сменился на прямоугольник, веселье на торжественность. Добавим здесь, что народ не просто не выбрал периферию, а выбрал другой священный центр города – от языческого храма (ви'дения и творения Таманяна) пошел к «христианскому» – Матенадарану.

Следует отметить, что это был итоговый переход: до этого пробовали в качестве места сборищ и пространство Каскада (рис. 40a/40a, 40b/40b) – с удобными лестницами, достаточно обширным пространством и пригодной для трибуны площадкой после первого пролета лестниц. Мне не совсем понятно, почему это место не стало постоянным местом митингов – здесь успешно и многолюдно проходят сегодня разного рода концерты – правда, временная сцена возводится внизу, недалеко от лестниц, а зрители и слушатели собираются на лестницах и несостоявшейся в 1988 «трибуне» наверху. Имелось мнение, думаю, вряд ли обоснованное, что Каскад – не очень удобное для контроля милиции место. Говорили также, что Матенадаран был удобен для Левона Тер-Петросяна, одного из основных выступающих на тех митингах, намекая на то, что это он настоял, чтобы митинги проходили там: будущий президент работал тогда в Матенадаране, был его ученым секретарем, так что, говорили сторонники этой версии, ему нужно было лишь выйти из своего кабинета на «помост», а после митига вернуться к работе. Летом 1988 пару раз опробовали еще одно непривившееся место – сквер, поднимающийся от проспекта Маштоца к зданию Главпочтамта на улице Сарьяна. Как бы то ни было, Матенадаран стал вторым по значимости и популярности после Театральной площади местом для сборов разного рода.            

Необходимо сказать также, почему мы соотнесли его со священным центром и даже христианским храмом. В другом месте я попытался показать храмовое начало армянских музеев (Abrahamian 2006: ch. 14; 2009). И наоборот, стоит музею обзавестись изображением божества, как он легко может превратиться в храм. Так, в 1858 г. Мкртич Хримян, в будущем знаменитый католикос Хримян Айрик («Отец Хримян»), основал в Варагаванке (в Васпуракане), церкви, настоятелем которой являлся, музей, где вместе с христианскими культовыми предметами выставил также более древние экспонаты, желая расширить армянскую историю и соответственно армянскую идентичность. Среди этих древностей был и найденный местным пастухом небольшой бронзовый бюст, который, как скорее всего верно полагал Отец Хримян, являлся изображением собой армянского языческого бога. Как свидетельствует его биограф, это стало причиной больших неприятностей. Когда люди узнали об идоле, они попытались разрушить «языческое святилище» – музей, и Хримяну с большим трудом удалось остановить толпу и убедить ее, что он вовсе не поклоняется языческим идолам (Малумян 1892: 58). По-видимому, тогда ему пришлось прочитать возбужденной пастве своеобразную проповедь-лекцию, обосновывающую понятие музея. Во всяком случае его биограф подчеркивает то обстоятельство, что народ принял музей за языческий храм только из-за хранящихся там экспонатов. То есть качественный переход от храма к музею (таков был путь развития храмов, посвященных музам, откуда музей и получил свое название) действительно легко может поменять свое направление – от музея к храму. Сегодня это явление получило новое выражение. Священные рукописи, которые были перенесены из монастырских музеев, главным образом из Эчмиадзинского кафедрального собора (кстати, большую роль в становлении эчмиадзинской коллекции сыграл Отец Хримян уже в бытность свою католикосом), в светский музей – Матенадаран (букв. 'хранилище рукописей'), как бы вдохнули в него священную силу, создав, можно сказать, новый тип духовности. Неудивительно, что люди, которые передали в дар Матенадарану священные книги, принадлежавшие их семьям, продолжают почитать эти святыни. Матенадаран таким образом стал чем-то вроде святилища, где к рукописям относятся не только с научным уважением, но и «почитанием»[30]. Так, в Матенадаране порой можно наблюдать, как рукописям подносят цветы (Greppin 1988), приближаются к помещению книгохранилища на коленях или проявляют другие формы почитания – все это происходит в музее, который с 1959 года стал также научно-исследовательским институтом. Иными словами, Матенадаран стал храмом науки не только в переносном смысле слова. Еще более показательно, что он стал новым символом армянской идентичности, буквально хранящим доказательства армянских рекламаций о древности, цивилизации и духовном просвещении.

Матенадаран в целом дает нам поразительный пример музея, проявляющего полный спектр музейных характеристик. Из них одна из наиболее важных – местоположение Матенадарана, фактор из его «храмовой» истории. Как «храм» он должен занимать центральное или доминирующее положение в культурном пространстве. Борьба за место вообще является одним из удивительных явлений в истории культуры. Напомню расположение музея Холокоста в Вашингтоне – пример успешной борьбы (и победы) за место. В будущем, когда подробности Второй мировой войны с неизбежностью забудутся (знания о ней сегодняшних американских школьников уже весьма туманны), музей в центре столицы Соединенных Штатов легко может приписать американцам более существенную роль в войне, в частности в судьбе евреев[31].

Другая примечательная особенность Матенадарана в том, что он выявляет такие свойства, о которых планировавший его архитектор (Марк Григорян), скорее всего, специально не думал, но которые он пустил в ход, выбрав правильное место и правильное решение. Я не собираюсь разбирать архитектурные особенности Матенадарана, его конструктивные плюсы и минусы (некоторые архитекторы видят нефункциональные пространства и другие излишества). Под «правильным местом» я здесь имею в виду не «правильное» в упомянутом выше смысле – в плане урбанистического и культурного центра, а в смысле исконных музейных свойств: Матенадаран расположен на склоне холма (рис. 41/41) и вгрызается в холм, образуя подобие пещеры; последующее расширение помещений музея внутрь скальной породы еще больше подчеркивает его пещерную природу, «подтверждая» хтонический образ музея-пещеры. Матенадаран как «пещера с национальными сокровищами» как нельзя лучше «подтверждает» другую музейную характеристику, на этот раз в контексте армянской музейной культуры. Сто'ит вспомнить армянское название музеяt‘angaran с корнем t‘ang, t‘ank ‘дорогой, ценный, драгоценный’ (музей как хранилище ценностей), параллельно которому существовал gandzatun – буквально «сокровищница» (от gandz 'сокровище' и tun 'дом') – эти названия и типы музеев (вместе с avandatun – буквально «хранилище традиций») восходят к церковным музеям (см. Кафадарян 1972). Такие пещерные сокровища имеют отношение к индо-европейскому мифологическому образу мышей, к которым восходят музы, от имени которых ведет свое происхождение музей(Топоров 1977). Как видим, архаические индо-европейские, да и средневековые армянские корни музея проявляются в здании музея, стóит архитектору поместить его в надлежащем месте. Случай Матенадарана отличается от рассмотренного выше случая здания Оперы. Александр Таманян думал создать подобие древнему языческому храму песни и поэтому искал соответствующие  архитектурные решения и место, Марку Григоряну достаточно было поместить Матенадаран на склоне холма, выбрать правильное место, все остальное уже мало зависело от архитектуры.

Поместив Матенадаран на склоне холма, Марк Григорян предрешил ему особую судьбу – хотя вряд ли догадывался об этом. Иногда получается так, что архитектурное сооружение несет в себе некие особенности, о которых архитектор либо не догадывается, либо имеет смутное представление, но которые в нужное время способствуют тому, чтобы его творение превратилось в нечто гораздо более значимое и энергетически сфокусированное. Так случилось, мне кажется, в случае с Марком Григоряном и его творением Матенадараном – благодаря главным образом, как мы уже говорили, месту, которое выбрал для него архитектор. Я имею в виду борьбу за господство, в которой Матенадарану досталась вряд ли предвиденная роль победителя. Дело в том, что на вершине холма, высоко на склоне которого расположен Матенадаран, до начала 1960‑х возвышался громадный памятник Сталина (рис. 42a/42a, 43a/43a, 43b/43b). Хотя строительство Матенадарана было завершено в 1957, т.е. в постсталинскую эпоху, здание было запланировано для этого самого места во времена, когда монумент все еще господствовал над городом, а проспект, ведущий к музею, носил имя Сталина. Позже на месте Сталина поставили статую Матери-Армении (рис.42b/42b, 44/44), которая так и не стала символом города[32] и не принимала участия в борьбе за господство, о котором идет речь в данном разделе. С утратой доминирующего положения в пространстве Сталин потерял также власть над проспектом, тянущимся внизу – тот был переименован в проспект Ленина. Позже между вершиной холма и Матенадараном появился профиль Ленина, обозначенный электрическими лампочками, так что город «контролировался» днем Матерью-Арменией (номинально), а ночью – Лениным (тайно, но явно). В 1990 г., после бурной переоценки ленинских идей, его профиль исчез с городского ландшафта, а проспект был снова переименован, на этот раз в честь Маштоца, чье имя носит Матенадаран и чей памятник с учеником Корюном установлен ниже здания на склоне холма (рис. 45a/45a, 45b/45b, 45c/45c) и над проспектом, «выявившим» свое подлинное имя. Так Матенадаран/Маштоц неожиданно стал полновластным хозяином этого ракурса городского пейзажа (рис. 46/46)после того как исчезли конкурировавшие за это место и статус грозные соперники. Именно это место выбрал народ для своих сборищ в конце 1980-х, когда коммунистические власти запретили сборища на Театральной площади. В последующем, в том числе и сегодня, это место продолжает оставаться излюбленным местом проведения массовых собраний со стороны оппозиции (рис. 47а/47а; 47b/47b,47c/47c, 47d/47d, 47e/47e) – теперь уже новая власть не разрешает сборища на площади Свободы, которая к тому же, как мы уже говорили, в настоящее время разрыта с целью строительства подземной стоянки для машин. Провластные структуры порой тоже проводят здесь свои митинги, чтобы показать, что и они могут собирать большое количество народа у этого ключевого места.

Итак, Матенадаран, благодаря месту, выбранному для него архитектором, стал «единовластным» властителем этой важной части городского пейзажа.  

Борьба за господство: памятник Ленина и музеи

Случай Матенадарана, выигравшего битву за пространство, отличается от других случаев, когда музеи борются за власть и место. Один из примечательных примеров такой борьбы – противостояние Музея истории храму Василия Блаженного на Красной площади в Москве. Музею, построенному в конце XIXвека, архитектор В. Шервуд специально придал вид храма, но храма Науки, каковым стал считаться музей нового, позитивистского типа начиная с 30-х годов того же века (Энеева 1991)[33]. Матенадаран как музей утвердил свое господство не в результате борьбы между Наукой и Религией, а благодаря особым свойствам и обстоятельствам (о некоторых из них мы уже говорили), которые позволили научному музею продолжить традиции церковного музея, а не противостоять им (Abrahamian 2006: 310-311). Тем не менее Матенадаран, как маркер национальной идентичности, выиграл (хотя и пассивно) битву за место и господство, можно сказать, у особой религии, каковой фактически являлась коммунистическая идеология.

В этом разделе мы рассмотрим другой пример, который показывает, как идеи архитектора начинают действовать по совсем другой схеме, нежели он мог предполагать, причем не по причине удачного/неудачного выбора места музея, а в рамках той схемы борьбы за господство, которая действовала на Красной площади. Тот же архитектор Марк Григорян, который построил Матенадаран, спроектировал также большое здание на ереванской площади Ленина, в котором расположились под одной крышей несколько музеев – Музей истории Армении, Картинная галлерея, Музей литературы и Музей Революции. Архитектор, очевидно, пытался конкурировать со своим знаменитым предшественником, Александром Таманяном, который был автором первоначального варианта площади и ряда зданий вокруг нее, которые стали образцами современной армянской архитектуры[34]. Но на деле музей Григоряна конкурировал не с шедеврами Таманяна, а памятником Ленина, который стоял напротив музея на другой стороне площади (рис. 48a/48a, 48b/48b), куда поместил его, кстати, сам Марк Григорян (Григорян 1969: 61-63) – в первоначальном таманяновском плане памятник вообще не предусматривался. Если представить себе купол на вершине прямоугольного здания музея (рис. 48c/48c), то мы получим типичный, правда, несколько неуклюжий храм – так нагляднее можно сравнивать ситуацию на площади Ленина с той, что имела место на Красной площади. Хотя Ленин и поддерживал национальные культуры (и национальные музеи), проявления национальной идентичности не приветствовались, а позже и преследовались со стороны последователей Ленина (см., например, Suny 1983). Так что памятник Ленина, стоявший напротив национального музея (рис. 48d/48d), может быть воспринят как символ «советской религии», противопоставленной национальному музею. Борьба за господство над официальной площадью Еревана в принципе велась уже давно, но неуспешно и не явным образом. В здании музеев имелся Музей Революции, а в экспозиции картинной галереи какое-то место занимала и советская (идеологическая) тематика. Но это смотрелось как естественная дань современному этапу в многовековой истории армянского народа, а не как экспансия коммунистической идеологии/«религии». После приобретения независимости Музей Революции естественным образом влился в Музей истории Армении (хотя еще и недостаточно хорошо представлен), а откровенно идеологические картины переместились в запасник.

Однако интересно, что в начале 1980-х столицы советских республик, и Ереван в их числе, получили из Москвы постановление построить музеи Ленина либо на центральных площадях, либо на магистральных улицах, через которые проходили парады и демонстрации во время официальных советских праздников. В Ереване состоялись активные дискуссии, на которых ведущие архитекторы были готовы разрушить несколько сохранившихся архитектурных образцов старого Еревана, чтобы поддержать этот новый этап борьбы за пространство. Геворг Барсегян, главный архитектор центрального района Еревана, куда входила площадь, предложил предоставить здание музея Григоряна под требуемый музей Ленина (тем более что тот уже содержал Музей Революции), чтобы сохранить тем самым историческую архитектуру города и в то же время переместить национальные музеи в более подходящие помещения[35], тем более что здание Григоряна лишено многих современных музейных требований. Если бы этот проект был принят, Ленин завоевал бы всю площадь – со своим именем, со своим памятником и своим музеем/храмом. Эта последняя битва за место и власть закончилась в 1991 году, когда памянтик Ленина был демонтирован, а площадь переименована (в площадь Республики). Памятник же Ленина нашел себе место (пока что временное и малопочетное) во дворе музея (рис. 49/49), с которым вел борьбу в недавнем прошлом[36].

О перемещении ценностных ориентаций в постсоветское время можно судить и по второстепенным площадям Еревана, где неявным образом тоже присутствовало рассматриваемое противопоставление на главной официальной площади. Ср. площадь перед кинотеатром «Москва» (тем самым, что заменил церковь Павла и Петра), которая демонстрировала в советское время свою идеологическую направленность не только своим названием и фильмами, но и «ленинским» оформлением (рис. 50/50). Показательно, что в 2009 году на той же площади, получившей новое имя – площадь Азнавура, тоже можно увидеть изображение Ленина, но совсем в другом контексте (рис. 51/51). Портрет Ленина советского времени выставлен, чтобы привлечь потенциальных покупателей соцарта, образцы которого продаются в салоне, арендуемом в находящемся здесь же здании Союза художников, в выставочных залах залах которого в советское время проходили выставки советского толка, например, выставка, посвященная 100-летию Ленина.

Очевидно, что победителем борьбы за господство над центральным официальным пространством стал «храм»-музей, носитель национальной памяти и идентичности. Впрочем, очевидной эта победа была во время «поединка» двух символов – национального (музея) и коммунистического (памятник Ленина) и непосредственно после «поединка»[37]или же оказионально[38]. Об одной символической манифестации этой победы мне уже приходилось писать (Абрамян 2006): когда обезглавленный памятник Ленина сняли с постамента, стала видна большая надпись «Армения» на здании гостиницы. Надпись заслоняла (понятно, что здесь тоже с одного определенного ракурса) статуя, и проявившееся название «освободившейся» страны свидетельствовало для наблюдавших эту вандалическую акцию о победе национального, армянского, над надциональным, имперским. Впрочем, вскоре надпись заменили – вместе с бывшим хозяином, правда номинальным и скорее декларируемым – армянским народом. Теперь на этом месте и уже не только с одного-единственного ракурса видна надпись, свидетельствующая, что «Армения» стала собственностью международной сети гостиниц «Мариот». Теперь мы видим в первую очередь это название – символ надвигающегося глобализма, нового противника национального, «Армения» же угадывается скромной «подчиненной» надписью (рис. 54/54). Место символа одной над-/антинациональной религии (памятника Ленина) заменил другой – монитор (рис. 33/33), который наряду с национальными темами, демонстрировал и консьюмерские наднациональные картинки. Я не стал бы повторять эти опасения о новом этапе денационализации и его проводниках (тем более что монитора сегодня больше нет на этом месте – месте, где был памятник Ленина), если бы не одно обстоятельство, которое я тогда не учел. В 1980-х годах, как я заметил выше, можно было ожидать полной победы Ленина (и соотносимых с ним идеологических/«религиозных» реалий) в вопросе доминирования в городском пространстве. В постсоветское время можно опасаться уже полной победы глобализационной «религии», или скорее «веры». В любом случае победа национального музея осталась лишь условной, более того, была возможность, как и в случае возможной «ленинизации» площади, полной победы консьюмерской глобализационной «веры». Дело в том, что в середине 1990-х не без основания говорили о том, что Музей истории Армении намеревались перенести на окраину города, а помещения музея продать одному из крупных международных банков[39]. Здесь важно, что национальная история могла/может стать чем-то второстепенным, периферийным, а творение атхитектора – «храм» армянской истории и идентичности может уступить недавнюю выразительную победу новым претендентам на господство над центральным городским пространством.

Конкуренция площадей

В разделе о круглой площади и празднике мы говорили о том, что Таманян поместил в генеральном плане города Еревана две площади – площадь Ленина (ныне площадь Республики), где проходила вышеописанная борьба за господство, но где располагался также Дом правительства, к которому присоединились позже другие правительственные здания, и Театральную площадь (ныне – площадь Свободы), примыкавшую к Театру Оперы, который мы обсуждали в разделе о круглом здании.

В конце 1980-х площадь Ленина считалась принадлежащей властям и народ лишь изредка совершал отдельные акции на ней (рис. 55/55), предпочитая для своих митингов Театральную площадь или подступы к Матенадарану, когда Театральная площадь оказывалась недоступной. После независимости оппозиция лишь в редких случаях собиралась на площади Республики. Например, когда в марте 2003 годa второй президент Армении Роберт Кочарян решил продемонстрировать, что он тоже может собрать большую массу народа на излюбленном месте собраний оппозиции – у Матенадарана (что ему действительно удалось сделать, созвав принудительным, как полагали, порядком самый большой митинг советского типа в этом месте), оппозиция собрала своих сторонников на площади Республики. Провластная знаковая привязка площади Республики существует по сей день. Она, помимо прочих обстоятельств, не позволила многим принять акцию протеста, организованную здесь осенью 2009 года провластной партией Дашнакцутюн, как оппозиционную, а самих дашнаков – как новую оппозицию[40].  Две площади наиболее знаково и явно оказались распределенными между двумя противоборствующими командами – властями и народом, 7 ноября 1988 г., во время последней советской праздничной демонстрации (рис. 56a/56a, 56b/56b, 56c/56c), когда народ, повинуясь позывным трубы (митинги на Театральной площади начинались и кончались этими позывными), повернулся спиной к трибунам с верховной властью и двинулся в сторону своей, Театральной площади. В последующем между двумя площадями проходила конкуренция по самым разным поводам – например, по тому, чья елка выше и краше – поставленная государством на площади Ленина или народом на Театральной площади/площади Свободы. Позже, в 1996, ставший непопулярным первый президент Левон Тер-Петросян организовал на площади Республики митинг советского типа в поддержку своей кандидатуры на второй срок[41], в то время как его конкурент Вазген Манукян – митинг в традициях революционного 1988 года на площади Свободы, причем конкуренты завышали число участников на своем мероприятии и занижали в на конкурирующей площади. В конце 2007 и начале 2008 года вернувший популярность опальный первый президент собирал народ уже на площади Свободы, а его оппонент, нынешний президент Серж Саркисян, – на площади Республики. Причем многие участники провластного митинга, привезенные на специальных автобусах из провинций, переходили с одной площади на другую по Северному проспекту, который открыли в 2007 году будто специально для этой цели. Таманян, как мы уже говорили, лишь наметил этот проспект.       

Северный проспект, соединяющий две площади (рис. 57/57, 58/58), представляет собой наглядный пример того, как под знаком следования архитектурно-демиургической идее Таманяна (на деле вольной интерпретации его предварительных наметок) современные архитекторы-градостроители разрушили последние остатки старого города, построив во многих отношениях сомнительный неоклассический комплекс в центре Еревана[42]. Этому проспекту  по разным причинам прочили пустынное сюрреалистическое будущее в стиле картин Джорджо де Кирико (рис. 59/59)[43], однако он неожиданно превратился в новый центр города благодаря смещению политической активности в сторону нового проспекта: после запрета митингов на площади Свободы (1 марта 2008 г. площадь была очищена от представителей оппозиции, круглосуточно протестовавших против сфальсифицированных президентских выборов 19 февраля) протестующие стали проводить на Северном проспекте своеобразную ежедневную акцию протеста, получившую название «политические гулянья» (рис. 60а/60а,60b/60b), а позднее другие различные акции (рис. 61a/61a, 61b/61b, 61c/61c, 61d/61d, 61e/61e, 61f/61f) и даже один разрешенный митинг (рис. 62a/62a; 62b/62b). Осенью 2008 площадь Свободы надолго (по обещаниям властей на два года) выбыла из борьбы за господство в городе, поскольку, как уже упоминалось, ее радикальным образом изрыли с целью постройки подземной автостоянки. Практика исключения городских центров из конкуренции за господство под предлогом их благоустройства стала настолько очевидной, что во время одного из митингов оппозиции огласили предложение (возможно, мнимое) жителей окраинных районов города устраивать митинги оппозиции также и в их пределах, чтобы власти стали благоустраивать и их среду обитания.

Можно сказать, что в последнее время наметился еще один вид соперничества площадей. Он выражается в том, что новые владельцы «объектов» в старых центрах имеют склонность переезжать туда вместе со своими площадями, пусть даже такая тенденция выражена неявно. Речь идет, понятно, о названиях. Так, практически на площади Республики, на примыкающей к ней улице, располагается сегодня здание, носящее название «Sil Plaza» (рис. 63/63). Хотя здесь нет соответствующей площади-plaza, в здании тем не менее располагается торговый комплекс, оправдывающий «торговый» смысл слова plaza (/торговая/ площадь, торговый центр). Однако первая часть названия – Silуказывает на квартал Силачи (старое, но еще употребляемое название тюркского происхождения, указывающее, что здесь жили раньше красильщики), откуда родом олигарх – теперешний владелец «Sil Plaza». Вместе с тем то же слово «Sil», венчавшее гостиницу того же олигарха уже на территории исторического Силачи, недавно появилось в первозданном виде «Silachi» (рис. 64/64). Так освоивший иностранные языки человек, возвращаясь в родной город, норовит говорить на местном диалекте. Впрочем, не исключено, что этот возврат к истокам вызван не ностальгией, а чувством самозащиты, противостояния внешней экспансии: недалеко от скромной гостиницы, напоминающей старое имя квартала, высится здание большого универмага (бывшего ГУМа), владельцы которого окрестили его именем «Ташир» (рис. 65/65), по названию области на севере Армении (бывший Калининский район Армянской ССР), откуда, очевидно, родом его новые владельцы[44]. Так в город «вторгаются» окраинные сельские районы страны, заявляя о своем господстве соответствующими названиями-напоминаниями, а «вытесненные» городские кварталы в свою очередь «передвигаются» по городу, «захватывая» новые пространства и вычерчивая новую географию города.          

Борьба за священный центр

В постсоветский период официальная церковь тоже включилась в строительную активность. Главным сооружением стал кафедральный собор, который ныне покойный католикос Вазген I мечтал построить в Ереване к 1700-летию принятия Арменией христианства. В 1992 г. был объявлен конкурс на лучший проект, и хотя многие сомневались, что строительство сумеют завершить к 2001 г., Ереван обрел к нужному сроку Кафедральный собор Св. Григора (Григория) Просветителя (рис. 66/66). Новый храм начиная с момента своей концептуализации и до конечной реализации является хорошим примером того, как действует система символов армянской идентичности. Даже его масштабы (не столь очевидные из-за архитектурных особенностей) вроде бы подчинены навязчивой идее иметь 1700 сидений внутри храма. В мою задачу не входит здесь разбор архитектурных достоинств и недостатков здания, я буду касаться лишь некоторых вопросов, связанных с символическими аспектами собора.

Анализ проектов, представленных на конкурс, показал, что большинство проектов традиционного толка являлись комбинацией известных памятников армянской церковной архитектуры, что не столь странно: современное поколение армянских архитекторов не так уж часто строили церкви в советское время, так что они обладали лишь теоретическим опытом, да и то основанным на шедеврах прошлого. Кафедральный собор Св. Григора Просветителя – хороший пример такой архитектурной комбинаторики. Тем не менее можно было заметить интересную особенность в предложенных проектах: многие из них использовали те или иные структурные компоненты знаменитого храма VII в. Звартноц (рис.26/26). Это показывает, что современные архитекторы считают – хотя бы подсознательно – этот архитектурный шедевр бесспорным ориентиром. Звартноц уже играл такую роль духовного и эстетического ориентира в средневековые времена; видимо, по этой причине в Ани была построена его реплика в начале XI в. Имеется мнение, что образ Звартноца был известен и вне пределов Армении. Так, некоторые исследователи видят его в похожем на Звартноц сооружении на Ноевом ковчеге на барельефе из церкви Сен-Шапель XIII века в Париже(рис. 67а/67а, 67b/67b)[45]. Сходство настолько велико, что предполагают, что прототипом рельефа был именно Звартноц[46]. В противном случае приходится предположить, что в средние века художники вроде бы мыслили более «структуралистскими» образами, чем современные постструктуралисты: как бы подозрительно ни относились последние к трехчастной концепции мирового древа, трехъярусный храм Звартноц идеально коррелирует с этим конструктом[47].

В любом случае Звартноц мог бы стать настоящим символом, венчающим знаменательную годовщину христианской архитектуры. В этом смысле даже очень красивая компиляция традиционных образцов не могла конкурировать с  храмом Звартноц. Католикос Вазген I очевидно понимал это, поскольку еще в ноябре 1988 выразил свою мечту увидеть будущий кафедральный собор в форме Звартноца, правда, размерами побольше. Следуя идее католикоса, архитектор Тиран Марутян, автор монографии о Звартноце и звартноцеподобных храмах (Марутян 1963), подготовил подобный проект. Однако позже католикос изменил свое мнение под влиянием консультантов, которые хотели искать шедевры не в прошлом Армении, а в настоящем.

Храм Звартноц имел также особенности другого рода, которые могли сделать его хорошим кандидатом на роль нового кафедрального собора. Он не должен быть реставрирован – его руины уже особый памятник (рис. 68a/68a, 68b/68b) и имеют право оставаться таковыми, но реплика храма, увеличенная копия, построенная с использованием антисейсмической технологии (Звартноц предположительно погиб от землетрясения[48]), могла бы символизировать возрождение Армении в общем смысле, в том числе после разрушительного землетрясения 1988 г.

Автор был сторонником того, чтобы собор в центре Еревана был построен по образцу Зватноца и поддерживал идею Титана Марутяна. С этим он выступал в прессе (в газете «Жаманак-ор», там же печатались статьи Т. Марутяна о недостатках проекта, по которому ныне построен собор, и ответы оппонентов, в том числе автору настоящих очерков). В плане организации городского пространства моя идея залючалась в том, что храм Звартноц, ставший уже устойчивым символом армянской идентичности и знаковым памятником архитектуры[49](как мы увидели, вроде бы не только в рамках армянской культуры), мог стать хорошим ориентиром, осью нового священного центра Еревана, которого он был по сути лишен. Большая торговая ярмарка «Айрарат», расположившаяся через улицу, соответствовала бы секулярной функции городского центра[50], новый Звартноц же взял бы на себя функцию духовную. Даже несколько необычное для Еревана архитектурное решение бывшего кинотеатра «Айрарат» («освободившегося» от имперского названия «Россия») смотрелось бы совсем иначе, чем теперь (рис. 70/70) – противопоставляло бы/соединяло бы национальное и глобалистическое (в авангардистских контурах кинотеатра некоторые видели реплики китайской пагоды)[51], старое и новое и, повторю, священное и мирское. Такой городской центр мог бы стать ориентирным эталоном для урбанистических развитий города. Все эти и другие соображения в пользу Звартноца я изложил (с помощью Арутюна Марутяна) в экспертной докладной записке католикосу Вазгену I (документ был написан по инициативе госминистра Г. Арешяна и передан ему для дальнейшего использования).         

Однако Ереван обрел религиозный символ другого типа (рис. 66/66), до сих пор не обративший этот естественный урбанистический центр в священный центр города. Пока что он вписывается в «Луна-парк», излюбленное место детей, особенно гостей из провинции, который лишь слегка потеснился, передвинул некоторые свои кичевые оформления с непосредственной территории церковного пространства, убрал кое-какие, слишком броские образцы и приобрел новые, не менее кичевые (рис. 71a/71a, 71b/71b).  

Тем не менее город приобрел кафедральный собор, который уже потому, что это храм, независимо от предпочтений и вкусов заказчиков, исполнителей, пользователей или описывающих его антропологов вовлекся в особые символические и иные архаичные системы, а также несомненно включится в новые модели и отношения и породит в будущем уже свои особые вопросы, связанные с религиозностью, идентичностью, эстетикой и др. Так, собор Св. Григора Просветителя, как любая церковь, впрочем, как и любой дом, должен был «вырасти» из строительной жертвы (универсальная модель развертывания космоса из тела жертвы, развившаяся/выродившаяся в комплекс представлений о строительной жертве – Bauopfer[52]) – ее выбрали post factum, причем «правильную» – мощи Св. Григора, хранимые до этого в Ватикане и преподнесенные в дар Папой Римским Павлом-Иоанном I по поводу воздвижения церкви в честь святого. Мощи были торжественно вложены в особое хранилище в центре храма при его освящении – правда, футляр с мощами, как многие с недоумением (некоторые с тревогой) наблюдали по телевизору, довольно долго не удавалось поместить в отведенное ему место – этим лично занимался католикос Гарегин II. Мне, вместе с тясячами телезрителей наблюдавшему за этим обрядом, пришедшим на смену первоначальному ритуалу жертвоприношения, показалось тогда, что это Св. Григор сопротивляется тому, что творят с его останками. Дело в том, что согласно легенде Григор не одобрял практиковавшегося в его дни культа останков (костей) почивших святых. Потому, говорят, он и исчез после смерти, не оставив после себя костей для почитания. Тем не менее позже набожные люди все же нашли его останки, которые в свое время хранились в храме Звартноц, также посвященном Григору Просветителю (Petrosyan, Marutyan 2001: 280, Note 4.2.6) (как видим, снова появляется призрак Звартноца). Именно эти мощи или их часть, как считают, и поместили в новую «могилу», на которой post factum «вырос» теперешний собор. Так для собора Св. Григора Просветителя разыграли в обратном порядке архаичный ритуал строительной жертвы. В действительности по трагической случайности храм в Ереване уже получил свою строительную жертву до обретения мощей – строителя, погибшего во время строительных работ еще в 2001 г., «подтверждая» таким зловещим образом закономерность действия архетипа.

В 2002 г. перед собором был воздвигнут 10-метровый памятник генералу Андранику, известному герою времен Геноцида. Генерал странным образом оседлал двух коней (рис. 72/72), по замыслу автора (Ара Шираза) символизирующих Восточную и Западную Армению[53], по другой зафиксированной мною версии – Армению и диаспору[54]. Последняя аллюзия напоминает о том, что храм построен, как утверждают, главным образом на деньги диаспоры – тема, вводящая в дискурс о городе армянскую диаспору, которая требует специального рассмотрения (ср., например, проблему пустующих элитных домов в центре города, имеющую отношение к упоминавшемуся уже Северному проспекту (ср. Марутян 2007))[55]. В любом случае Ереван потерял редкую возможность приобрести мощный духовный критерий и ориентир, что неминуемо повлияло бы на быстро меняющийся облик города.

Несмотря на множество претензий и недовольство по отношению к новому собору, он тем не менее тут же получил фольклорное обрамление. Так, первое венчание в соборе, по слухам, оказалось несчастливым: невесту смертельно ужалил скорпион, когда она зажигала свечу, жених же не смог вынести горе утраты и умер от инфаркта. Мне не удалось проверить достоверность этой истории (в любом случае первое венчание состоялось здесь до завершения строительства церкви и без трагического исхода), однако эпизод со скорпионом выглядит вполне правдоподобно: когда собор открыли для публики, помещение для возжигания свеч еще не было готово (чтобы не прокоптить интерьер дымом от свеч, архитектор и/или заказчик решили разместить это культовое помещение немного поодаль, ниже церкви), так что верующие использовали для этой цели гротоподобное место, предназначенное для будущего помещения (рис. 73а/73а;73b/73b), где скорпионы вряд ли были редкостью. Это гротообразное помещение быстро приняло облик святого места, типичного для народного христианства – нечто вроде языческого христианского святилища, сооружаемого набожными людьми в своих домах, разрушенных или не действовавших в советские годы церквах (рис. 74/74) (ср. «домашние святыни», описанные А. Марутяном (2001)). «Тайное» народное «неофициальное» святилище под официальным «государственным» собором указывает, что под сегодняшним официальным «возрожденным» христианством лежит стабильный слой «языческого» христианства – точно так же, как под принятым 1700 лет назад христианством лежали (и продолжают лежать) языческие слои – как в архитектуре (буквально – под фундаментом), так и в религиозных обрядах и праздниках.

Переименование: борьба за прошлое и будущее    

«Линия неба» города меняется визуально, разрушенное уже вряд ли может быть восстановлено, а новые сооружения вряд ли исчезнут в скором времени, хотя последнее в принципе легче осуществить, чем первое. Впрочем, и в плане восстановления разрушенного иногда появляются радужные надежды. Так, старожилы города продолжают надеяться, что снесенные для открытия Северного проспекта старые дома, представлявшие культурно-историческую ценность и поэтому охранявшиеся государством, будут восстановлены в другом месте – камни перед сносом были с этой именно целью пронумерованы, однако многие мои собеседники считают, что это было сделано властями для отвода глаз, а некоротые приводят даже конкретные (правда, не проверенные) случаи использования старых камней для совсем других целей. В одном недавнем случае пошла речь даже о возможности восстановления нового сооружения, снесенного для строительства новейшего. Этот случай интересен хотя бы потому, что обсуждавшееся строение вырисовывало в новейшее время «линию неба» и стало даже своего рода маркером, скорее антимаркером города. О нем мы говорили в первой части данных очерков (Абрамян 2006) – имеется в виду Дворец молодежи, или Обгрызанная кукуруза, память о котором сохранилась на паре-другой старых плакатов (рис. 75/75) и у дочери архитектора, в феврале 2010 года давшей интервью в связи с тем, что предприниматель, приобретший здание ее отца и снесший его для строительства более красивого маркера (как он заявил в свое время в другом интервью), так и не сделал этого в отведенные заканом сроки (конкурс на высотное здание на этом месте, в котором участвовали и архитекторы из-за рубежа, не выявил победителя). Дочь архитектора будучи сама архитектором бралась построить точную копию башни своего отца. Не думаю, чтобы это ее заявление получило отклик у городских властей или неких богатых почитателей этого не очень примечательного ориентира. «Не дай бог еще снова отстроят, – заметил мой знакомый по этому поводу, – еле избавились от этого назойливого огрызка».              

Гораздо проще в этом смысле с вербальным уровнем изменений «линии неба» – переименованиями, не менее действенными разрушениями-созиданиями облика города. Правда, переименования больше относятся к инфраструктуре города, чем к его «линии неба», тем не менее это тоже своеобразная «линия неба», пусть малого, видимого в ракурсе не общего городского обзора, а «личного». Это угол зрения из окна своего дома, смена вербальных ориентиров в повседневной городской жизни.       

В Ереване процесс переименования, начавшийся вскоре после обретения независимости в 1991 г., придерживался особой модели, которая определяет в целом историческую ориентированность в построении национального государства. Но в этом выражается не ностальгия по досоветскому Еревану (наподобие переименований в Москве). Тем более что Ереван не столько переименовывался в советское время, сколько существенно перестраивался и заселялся переселенцами[56], так что возвращение к старым названиям нескольких улиц могло порадовать сердца лишь небольшой группы старожилов, которые могут утверждать, что их предки были «старыми ереванцами». Специальная комиссия по переименованию, созданная в 1991 г., не была заинтересована в малых исторических «перескоках», она смотрела гораздо «глубже в корень», в результате чего улицы с коммунистическими названиями получили новые имена, главным образом отражающие героев и реальности пятого века, известного как Золотой век армянской культуры. Проспект Ленина уже был переименован в проспект Маштоца в 1990 г., в честь создателя армянского алфавита – об этом переименовании и последующей пассивной борьбе за господство мы уже знаем. Примыкающая к проспекту улица Кирова, верного последователя Ленина, была переименована в улицу Корюна, ученика и биографа Маштоца. В соответствии с историческим контекстом проспект Маштоца начинается с места, где расположена улица, переименованная в улицу Григора Лусаворича (Просветителя), великого предшественника Маштоца – о соборе, носящем его имя, мы говорили в предыдущем разделе. Эта улица была уже переименована вместе с проспектом Маштоца еще до работы комиссии, ее прежнее название Кармир банаки (Красной Армии) коррелировало с «просветительской» ролью Красной Армии, принесшей «свет коммунизма» в Армению. Комиссия переименовала другую улицу, улицу Амиряна, которая пересекает проспект Маштоца ближе к его началу, в улицу Царя Врамшапуха, в честь царя, организовавшего проект Маштоцева алфавита. Правда, вскоре улице вернули старое название, но не потому, что решили вернуться к советским реалиям (Амирян был одним из 26 бакинских комиссаров), а ввиду, думается, чересчур выраженной персидскости имени царя и фонетического диссонанса для армянского уха в сравнении с более благозвучным, хотя и большевистским Амиряном. Как и полагается в подобных конструктивистских начинаниях, авторами этой демиургической работы были интеллектуалы (историки, филологи, этнографы), но они были привлечены к этой деятельности государством и их идеи поддерживались властными структурами. В любом случае это было переименование «сверху». Оно было по своей сути противоположно переименованию, которое шло «снизу». В то время как улицы переименовывались в соответствии с «исторической моделью», магазины, кафе, рестораны, и другие «объекты», расположенные на этих «исторических» улицах, назвались и переименовывались владельцами часто в прямо противоположном временном и географическом направлении. Процесс переименования этих малых объектов продолжается неопределенно долго – «объекты» время от времени меняют своих владельцев, которые тут же меняют их внешний и внутрений вид и имя, причем имена часто ориентированы не «вовнутрь», в сторону национальной истории и территории, а «вовне», в сторону настоящего/будущего и внешнего мира (например, «Европолис», «Евростиль», «Манхеттен», «Монако»), отражая глобалистические тенденции настоящего времени. Я оставляю в стороне примеры и логику народного наименования кварталов и улиц – типа Бангладеш (из-за удаленности и периферийности) или Кувейт (из-за концентрации пунктов продажи бензина в период энергетического кризиса начала 1990‑х), – которые тоже ориентированы вовне. Картина в целом напоминает большой указатель, составленный из множества маленьких стрелок, указывающих противоположное направление.

В качестве заключения рассмотрим фрагмент фасада стены дома на одной из центральных улиц в Ереване (рис. 76/76). Мы видим рекламные вывески массажного салона для женщин с загадочным названием «Тибет» с призывными женщинами-ангелами далеко не тибетского образца – они гораздо ближе к пошловатому образу «Секрета Виктории» (кстати, магазин женского белья этой фирмы с соответствующими часто крылатыми манекенами находится через квартал). Ниже этого мистически-эротического рая, в подвальном помещении, расположен продуктовый магазин со знакомым каждому армянину царским профилем и громким именем – «Tigran Mec» (Тигран Великий), великие завоевания которого («от моря до моря») на рубеже нашей эры, по-видимому, гарантируют широкий ассортимент продуктов магазина. Как видим, только этот скромный визуально-семантический набор из бурлящего по всему Еревану множества подобных несочетаемых сочетаний наглядно показывает упоминашуюся выше идеологически-стратегическую разнонаправленность и в то же время – более свободную мозаичность тенденций развития (хотя бы на уровне слова) сегодняшнего Еревана: мы найдем здесь и память о славном прошлом, правда, приниженную современными консьюмерскими веяниями, и оглядку на тайны Востока, но с «райскими» представлениями Запада.        

Литература

Абрамян Л.А. 1983. Первобытный праздник и мифология. Ереван: Изд. АН АрмССР, 1983.

Абрамян Л.А. 1989. Народ на площади. Карабахское движение глазами этнографа / Возрожденная Армения, 1989, N 8-12, с. 18-22.

Абрамян, Левон. 2001. Небесный храм, вырастающий из тела жертвы: видéние Григория Просветителя в этнологическом контексте / Армянские святые и святилища: истоки, типы, культ. Ереван: Айастан, 2001, с. 361-367 (на арм. яз.).

Абрамян Л. 2003. Борьба с памятниками и памятью в постсоветском пространстве (на

примере Армении) / Acta Slavica Iaponica. Tomus XX. 2003, c. 25-49.

Абрамян Л. 2005. Беседы у дерева. Москва: Языки славянских культур, 2006.

Абрамян Л. 2005а. Армения и диаспора: расхождение и встреча / Диаспоры. 2005. № 3, с. 170-194.

Абрамян Л. 2006. Жизнь и смерть памятников в постсоветском Ереване: мифы, герои, антигерои («Denkmallandschaft und ihre Nutzung im postsowjetischen Jerewan: Helden und Mythen», рукопись, Гумбольдтский университет, Берлин, 2006).

Абрамян Л.А., Шагоян Г.А. 2002. Динамика праздника: структура, гиперструктура, антиструктура / Этнографическое обозрение, 2002, № 2, с. 37-46.

[Агабабян] 1960. Ереван / Ред. Г. Агабабян. Ереван: Арм. гос. изд., 1960.

Айрапетян, Вардан 2001. Толкуя слово. Опыт герменевтики по-русски. Москва: Языки славянской культуры, 2001.

Акопян Т.Х. 1977. Очерк истории Еревана. Ереван: Изд. Ер. ун-та, 1977.

Армянская советская энциклопедия.В 12 томах. Т. 9. Ереван: Гл. ред. Арм. сов. энц., 1983 (на арм. яз.). 

Арутюнян Рубен. 2007. Разгадка тайн архитектуры старого Еревана. Ереван: Авторское издание, 2007 (на арм. яз.).

[Арутюнян, Карапетян] 1986. Население Еревана. Этносоциологические исследования

/ Отв. ред. Ю.В. Арутюнян, Э.Т. Карапетян. Ереван: Изд. АН АрмССР, 1986.

Байбурин А.К. 1983. Жилище в обрядах и и представлениях восточных славян. Ленинград: Наука, 1983.

Гаспарян М.А. 2004. Архитектура Еревана XIX – начала XX века. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора архитектуры. Ереван, 2004.

Григорян М. 1969. Площадь Ленина в Ереване. Воспоминания о проектировании и строительстве. Ереван: Айастан, 1969.

Донабедян П.З. 1977. К вопросу о барельефах парижской церкви Сент-Шапель / Историко-филологический журнал. 1977, № 1, с. 262-266 (на арм. яз.).

Ереван 1995 / Краткая армянская энциклопедия. В четырех томах. Т. 2. Ереван: Гл. ред. Арм. Энциклопедии, 1995, с. 114-129 (на арм. яз.).

[Ерзинкян] 2002. Арамаис Ерзинкян: личность – легенда. Сост. А.Л. Ерзинкян. Ереван: Зангак-97, 2002 (на арм. и рус. яз.).

[Закоян] 2002. Мой Ереван / Автор и руков. проекта – Г. Закоян. Ереван: АКНАЛИС, 2002.

Калантар Ашхарбек. 2007. Армения – от каменного века к средневековью. Сборник трудов. Ереван: Изд. НАН РА «Гитутюн», 2007 (на арм. яз.).

Кафадарян К. 1972. Из истории армянских музеев / Вестник общественных наук (АН Арм. ССР), 1972, № 10, с. 20-35 (на арм. яз.).

Кафадарян К. 1975. Ереван. Средневековые памятники и надписи на камнях. Ереван: Изд. АН АрмССР, 1975 (на арм. яз.).

Кертменджян Д. 2009. По тропам формирования и развития армянской современной архитектуры / Архитектура, строительство. 2009, № 4, с. 23-27 (на арм. яз.).

Краткая армянская энциклопедия. В 4-х томах. Т. 1. Ереван: Гл. ред. Арм. сов. энц., 1990 (на арм. яз.).

Малумян Х. 1892. Хримян. Биографический очерк. Тифлис, 1892 (на арм. яз.).

Манучарян А.А. 1988. К вопросу о Звартноце / Историко-филологический журнал. 1988. № 2, с. 187-200 (на арм. яз.).

Марутян А. 1988. Звартноц в Ноевом ковчеге / Вопросы изученич армянской народной культуры (Культура и язык). Тезисы докладов / Ред. З.В. Харатян, Г.Л. Петросян. Ереван: Ин-т. археологии и этнографии АН АрмССР, 1988, с. 49-51.

Марутян, Арутюн. 2001. Явление «святыня дома»: вопрос об истоках и сегодняшние проявления / Святые и святилища армян: истоки, типы, культ / Ред. С. Арутюнян, А. Калантарян. Ереван:Hayastan, 2001. С. 337-346 (на арм. яз.).  

Марутян А. 2007. Армения – Диаспора: встреча в центре Еревана / Арменоведческое учебное издание «Handes Amsoreay» (Вена). 2007, с. 363-428 (на арм. яз.).

Марутян Тиран. 1963. Звартноц и памятники типа Звартноц. Архитектурный критический очерк. Ереван: Армгосиздат, 1963 (на арм. яз.).

Мелкумян Рубен. 2007. Архитектура народных жилищ старого Еревана. Ереван: Ушардзан, 2007 (арм., англ., фр., рус. яз.). 

Обосян [Hobosyan] Сурен. 2006. Хозяйственные занятия в Ереване / Ереван. Сборник статей, посвященных вопросам истории Еревана. Ереван: Музей истории города Еревана, 2006, с. 100-106.

Паперный В. 2007. Культура Два. 2-е изд. М.: Новое литературное обозрение, 2007.

Саргсян Манвел. 2007. Церковное строительство как зеркало могущества власти / Kron ev hasarakut'yun [Религия и общество]. 2007, № 2, с. 5-34 (на арм. яз.).

Тер-Минасян Ануш. 2009. Архитектура как гарант армянской идентичности / Архитектура, строительство, 2009, № 4, с. 28-30 (на арм. яз.).

Топоров В.Н. 1977. Μουσαι «музы»: соображения об имени и предыстории образа / Славянское и балканское языкознание. Античная балканистика и сравнительная грамматика. Москва: Наука, с. 28-86. 

Халпахчьян О. 1963. Новые данные о культурных связях Армении и Франции / Декоративное искусство СССР. 1963, № 2, с. 44.

Хачатрян Г. 1975. Артавазд. Ереван: Hayastan, 1975. 281 с. (на арм. яз.).

[Шарден] 1902. Путешествие Шардена по Закавказью в 1672-1673 гг. Тифлис, 1902.

Энеева Н.Т.1991. Здание исторического музея в Москве и феномен музейности в культуре XIX века / Памятник в контексте культуры. Сб. науч. тр. / Сост. Н. Т. Энеева. Москва: ГНИМА, 1991, с. 89-106.

A Region in Turmoil: Armenia / Soviet Anthropology & Archeology. Fall 1990. Vol. 29, No. 2.

Abrahamian, Levon H. 1990a. The Karabagh Movement As Viewed by an Anthropologist / The Armenian Review, 1990, Vol. 43, N 2-3, p. 67-80.

Abrahamian L.A. 1990b. Archaic Ritual and Theater: From the Ceremonial Glade to the Theater Square / Soviet Anthropology & Archeology. Fall 1990, Vol. 29, No 2, p. 45-69.

Abrahamian L.A. 1990c. Chaos and Cosmos in the Structure of Mass Popular Demonstrations. (The Karabakh Movement in the Eyes of an Ethnographer) / Soviet Anthropology & Archeology. Fall 1990, Vol. 29, N 2, p. 70-86.

Abrahamian, Levon. H. 1993. The Anthropologist As Shaman: Interpreting Recent Political Events in Armenia / Beyond Boundaries: Understanding, Translation and Anthropological Discourse. Ed. by Gisli Pа'lsson. Oxford/Providence: Berg, 1993, p. 100-116.

Abrahamian, Levon. 2001. Civil Society Born in the Square: The Karabagh Movement in Perspective / The Making of Nagorno-Karabagh: From Secession to Republic. Ed. by Levon Chorbajian. Basingstoke, U.K.: Palgrave, 2001, p. 116-134.

Abrahamian, Levon. 2006. Armenian Identity in a Changing World. Costa Mesa, CA, 2006: Mazda Publishers, Inc.

Abrahamian, Levon. 2009. The Temple As a Museum and the Museum As a Temple: The History of Armenian Museums and the Armenian Identity / T‘angaran [Museum], 2009, N 1, p. 36-43.

[Abrahamian, Sweezy] 2001. Armenian Folk Arts, Culture, and Identity / Eds. L. Abrahamian and N. Sweezy. Bloomington and Indianapolis: Indiana Univ. Press, 2001.

Baghdassarian G. 2008. Erevan: Tigran Mec, 2008.

Greppin, John A.C. 1988. Archive of an Ancient Will / The Armenian Weekly, 1988, 

 Okt.22.

Khazanov A.M. 2000. Selecting the Past: The Politics of Memory in Moscow’s History Museums / City & Society, 2000. Vol. XII. No. 2, p. 35-62.

Marutyan, Harutyun. 2009. Iconography of Armenian Identity. Vol. 1: The Memory of Genocide and the Karabagh Movement. Yerevan: Gitutyun, 2009.

Petrosyan H., Marutyan H. 2001. Clay / [Abrahamian, Sweezy] 2001, p. 113-136.

[Rabinow] 1984. The Foucault Reader / Ed. by Paul Rabinow. New York: Pantheon Books, 1984.

Shahaziz, Yervand. 2003. Old Yerevan. Yerevan: Mughni, 2003 (на арм. яз. с вводной статьей Т. Акопяна на англ. яз.).

Shahbazyan, Martin. 2009. My Armenia. Yerevan, 2009.

Suny, Ronald Grigor. 1983. Armenia in the Twentieth Century. Chico, Calif.: Scholars Press, 1983.

Список иллюстраций

Рис. 1.   a) Деталь города-сада Таманяна со зданием Оперы (Baghdassarian 2008: 179);

b) Карикатура Владимира Аброяна, комментирующая состояние зеленой зоны современного Еревана. Иллюстрация к подборке «Чего ожидают ереванцы от Совета старейшин и нового мэра столицы?» (Голос Армении, 14 мая 2009, с. 3);

c) Площадь Ленина. Ереван, 1927 ([Закоян] 2002: № 2).

Рис. 2.   Увеличенное изображение гравюры Грело, изображающей панораму города Еревана в 1672 г. Кружками обведены церкви Катохике и Погос-Петрос (Св. Павла и Петра). (Арутюнян 2007: деталь вкладыша между с. 32 и с. 33). 

Рис. 3.   Панорама города Еревана. Гравюра Грело, 1672 (из [Шарден] 1902; по Кафадарян 1972: рис. 82).

Рис. 4.   а)Церковь Св. Богородицы, XIIIв. (фото со щита близ церкви). Была выявлена при сносе церкви Катохике (XVII в.) в 1936 г. С улицы была заслонена зданием, где располагался Филиал АН СССР (предшественник АН Арм. ССР), позже – некоторые академические институты (рис. 6/6). Снесено в 2008 г. Пользовалась и продолжает пользоваться популярностью у ереванцев – b) 1980-е или 1990-е (Baghdassarian 2008: 57), c) 2001, пасха, [Закоян] 2002: № 104), d-g) 2009, пасха, фото автора).

Рис. 5.   а) Церковь Погос-Петрос (Св. Павла и Петра) с юго-запада, построена в XVII после землетрясения 1679 г. на месте церкви V-VI вв., перестраивавшейся в средневековье, фотография А. Калантара, сделанная до сноса церкви в 1931 г. (Калантар 2007: рис. 1); b) Снос церкви, 1931, фото А. Калантара ((Калантар 2007: рис. 6); c) Камни снесенной церкви, на заднем плане видна еще не снесенная мечеть Шаари с главного входа, 1931, фото А. Калантара (Калантар 2007: рис. 7).

Рис. 6.   Здание, где располагался Филиал АН СССР (предшественник АН Арм. ССР), позже – некоторые академические институты. Снесено в 2007 г. (Baghdassarian 2008: 134).

Рис. 7.   Часовня Гетсемани (Гефсиманская), XII-XIII вв., перестроена после землетрясения 1679 г. Располагалась на месте Театра оперы и балета. Снесена в 1920‑х гг. а) (Кафадарян 1975: 45, рис. 34); b) (Шахазиз 2003: 112).

Рис. 8.   a) Строительство оперного театра, 1929 ([Закоян] 2002: № 246); b) Здание оперы и балета, 1926-1953. Архитектор Александр Таманян. (Фото Рубена Мангасаряна, 2003).

Рис. 9.   а)Ресторан «Старый Эриван». Эриван – одно из обозначений Еревана в XIX в. (Фото автора); b) Вывеска ресторана «Старый Эриван», отсылающая к гербу города Еревана, который в свою очередь отсылает к реалиям урартского времени (см. об этом также: Абрамян 2006: 5, прим. 6, рис. 6b, 6c).

Рис. 10. Урартская крепость Эребуни, 782 г. до н.э. а)Фото Маиса Варданяна; b) Неизвестный фотограф.  

Рис. 11. Александр Таманян, 1920-e гг. (Baghdassarian 2008: 176).

Рис. 12. Александр Таманян. Портрет кисти Мартироса Сарьяна, 1933. Картинная галлерея Армении.

Рис. 13. Памятник Александру Таманяну. 1974. Скульптор Арташес Овсепян. На переднем плане справа изображен таманяновский план города Еревана. Фото Мартина Шахбазяна (Shahbazyan 2009: 79).   

Рис. 14. Приоперная площадь (площадь Свободы, по плану Таманяна – Театральная), разрытая для строительства подземной автостоянки, а)октябрь 2008; b) март 2010 (фото автора).

Рис. 15. Кафе вокруг здания Оперы, a) 2007, кафе с говорящим названием «Призрак Оперы», ныне заменено другим «объектом»; b) 2010, «Mea Culpa», афиша на изгороди, извещающая о театральной постановке, вполне может относиться к сегодняшнему городскому пространству вокруг Оперы; c) и d) 2010 (фото автора).

Рис. 16. Центр Еревана, вид с вертолета. Отмечены Опера и кинотеатр «Москва».

Рис. 17. Кинотеатр «Москва», 2009 (фото автора).

Рис. 18. Картина Акопа Акопяна, изображающая политический праздник на Театральной площади в 1988 году (2000, приводится с любезного разрешения художника).

Рис. 19. Театральная площадь, блокированная войсками, июль, 1988 г. (фото автора):

а) и b) Название пьесы «Дикарь» на афише хорошо иллюстрирует, как относились друг к другу протестующие и введенные против них войска.

Рис. 20. Митинги на Театральной площади. а) февраль 1988 (фото Гагика Арутюняна, соответствует рис. 47b в Абрамян 2006); b) июль 1988 (фото автора); c) 1988 (неизвестный фотограф); d) 1988, июнь (фото Завена Хачикяна (Мшакуйт, 2-3, 1990, с.14-15)).

Рис. 21. Митинг оппозиции перед Матенадараном, 1 августа 2008 г. Выстроившиеся в ряд полицейские не позволяют собравшимся перекрыть улицу (фото автора).

Рис. 22. Митинг оппозиции перед Матенадараном, 2008 г. (фото Г. Шагоян).

Рис. 23. а) Оформление голодовки на Театральной площади, 1988. (Фото автора); b) Театральная площадь. Театрализованный выход первых голодовщиков из голодовки, июнь 1988. (Фото Гагика Арутюняна)

Рис. 24. Импровизированный тент, под которым проходила первая голодовка на Театральной площади. Июнь, 1988 г. (Фото автора).

Рис. 25.  Похороны юноши, погибшего во время разгона пикета в аэропорту Звартноц, на Театральной площади, 7 июня 1988 г. (Фото автора).

Рис. 26.   Макет храма Звартноц по реконструкции Т. Тораманяна. Музей истории Армении.

Рис. 27а. Храм Гагкашен. Реконструкция Т. Тораманяна (по: Краткая армянская энциклопедия 1990 (1): 593).

Рис. 27b. Статуя царя Гагика (выс. 2.26 м), держащего в руке макет храма Гагкашен. Обнаружена во время раскопок Ани в 1905-1906 гг. (Изображение из книги: Т.Марутян 1963: рис. 21).

Рис. 28а, b. Развалины храма Гагкашен. Ани, Турция, 2008 (фото автора).

Рис. 29.   Развалины храма Звартноц. Опыт реконструкции на земле (фото автора). 

Рис. 30.   Вид здания Oперы с Северного проспекта. 2009 (фото автора).  

Рис. 31.   Плакат к празднику «Ереван-Эребуни» (2791-летию Еревана), 2009. Надпись: «Я люблю тебя, Ереван». На заднем плане видна часть здания Матенадарана и памятник Матери-Армении. 

Рис. 32. Вид Еревана с птичьего полета (с вертолета). 2008.

Рис. 33. Площадь Республики (бывшая Ленина). Вид с с птичьего полета (с вертолета), 2005.

Рис. 34. а) Площадь Республики (бывшая Ленина), разрытая для ремонтно-строительных работ, 2002. Археологический надзор над строительными работами. Видны своды подвалов старых зданий; b) Строительство здания треста «Арарат» на площади Ленина напротив Дома правительства, 1948 ([Закоян] 2002: № 9).

Рис. 35. а) Здание бывшего Наркомзема (1926-29), с которого началось строительство Дома правительства (1926-1941) (Фото автора 2010 г.). Крайняя левая часть здания на рис. 35b; b) Дом правительства. Архитектор А. Таманян, 1926-1941 (фото автора 2010 года); c) Дом правительства на рекламном плакате книжного издательства. Надпись: «Удача никогда не бывает случайной». 2010 (фото автора). Дом правительства часто используется, как здесь, как бренд города. d) Kарикатура 1928 г., изображающая Наркомзема Армении Арамаиса Ерзинкяна с крохотным Александром Таманяном в руке на фоне его будущего творения, в котором проглядывает церковь. (По кн: Ерзинкян 2002: 34).

Рис. 36. Здание оперы и балета. Архитектор А. Таманян. 1926-1953. (Фото Рубена Мангасаряна)

Рис. 37. Реконструкция Звартноца Тораманяна и один из вариантов проекта здания оперы и балета Таманяна (по Кертменджян 2009: 25, № 11).

Рис. 38. Театр оперы и балета. Архитектор А. Таманян. Деталь: а)(По Тер-Минасян 2009: 29); b) Фото автора.

Рис. 39. Руины храма Звартноц. VII в. (По Тер-Минасян 2009: 28).

Рис. 40. Каскад а) 2010 г. (фото автора); b) Митинг, май 1988 г. (неизвестный фотограф).

Рис. 41. Матенадаран на склоне холма. Вид с проспекта Маштоца (Baghdassarian 2008: 259).

Рис. 42. а) и b) Матенадаран с памятником Сталина на вершине холма, 1960 (фото А. Экекяна). ([Агабабян] 1960: 100).    

Рис. 43. Памятник И.В. Сталина. Скульптор Сергей Меркуров, архитектор

Р. Исраелян. Установлен в 1950 г., демонтирован в 1962 г. а) Открытие памятника в 1950 г. (неизвестный фотограф) ([Закоян] 2002: 143, № 165 – соответствует Абрамян 2006: рис. 12а); b)(по Baghdassarian 2008: 217).

Рис. 44. Матенадаран с памятником Матери-Армении на вершине холма, 2009 (фото автора). Ниже Матенадарана виден памятник создателю армянского алфавита Месропу Маштоцу и его ученику Корюну.

Рис. 45. Памятник создателю армянского алфавита Месропу Маштоцу и его ученику

Корюну у Матенадарана. 1967, базальт. Скульптор Гукас Чубарян. a) (фото Вардана Мелконяна); b) (фото Завена Саргсяна, соответствует Абрамян 2006: № 48а); с) Открытие памятника Маштоцу, 26 мая 1962 г. (фото Л. Недоляна, [Закоян] 2002: № 186).

Рис. 46. Проспект Маштоца, вид с Матенадарана.

Рис. 47. а)  и b)Митинги у Матенадарана, 1988 (неизвестный фотограф); c) Митинг оппозиции у Матенадарана, 2003 (фото З. Саргсяна, соответствует Абрамян 2006: № 48с); d) и е) Митинг оппозиции у Матенадарана, 2008 (фото Гаяне Шагоян).

Рис. 48. a) Площадь Ленина. «Противостояние» музея и памятника Ленина. 1975

(неизвестный фотограф). ([Закоян] 2002: 29, № 11). b) Знакомство высоких гостей из Москвы с макетом площади Ленина, 1971 ([Закоян] 2002: 29, № 25). На макете хорошо видно противостояние музея и памятника Ленина. c) Здание музеев. Архитектор Марк Григорян. 2009 (фото автора). d) Памятник В.И. Ленина. 1940, кованая медь, постамент из гранита. Скульптор Сергей Меркуров, архитекторы Л. Вартанян и Н. Паремузова. Демонтирован в 1991 г. (Baghdassarian 2008: 132).

Рис. 49. Поверженный памятник Ленина во дворе здания музеев. 2007 (фото автора).

Рис. 50. Кинотеатр «Москва». Конец 1930-х (Baghdassarian 2008: 128).

Рис. 51. Кинотеатр «Москва» на пл. Азнавура, 2009 (фото Г. Шагоян). Портрет Ленина советских времен выставлен для привлечения покупателей частной галереей, расположенной близ кинотеатра, где в советское время Ленин выступал совсем в другом статусе – см. рис. 50.

Рис. 52. Площадь Республики. День Независимости, 28 мая 1992 г.  

Рис. 53. Здание музеев, разукрашенное к празднику «Эребуни – Ереван», а) 2005; b) 2008 (фото автора); c) и d) Эпизоды празднования «Эребуни – Ереван» (Shahbazyan 2009: 137); е)Подготовка к празднованию, 2009 (фото автора). На той стороне улицы на башне видна еще одна отсылка к древним временам, на этот раз античным, – профиль Тиграна Великого.  

Рис. 54. Монитор, установленный на месте памятника Ленина, с видом на гостиницу «Марриот-Армения», 2005 (фото Завена Саргсяна, соответствует Абрамян 2006: № 37b).

Рис. 55. Акция протеста на площади Ленина. 1988 (фото Завена Хачикяна).

Рис. 56. Площадь Ленина, 7 ноября 1988 г., а) и b) (фото автора); c) (Marutyan 2009: 169, Fig. 138).

Рис. 57. План Северного проспекта на стене одного из домов, 2009 (фото автора).

Рис. 58. Центр Еревана с птичьего полета (с вертолета). Отмечены две площади – Республики (бывш. Ленина) и Свободы (Театральная), между которыми пролегает Северный проспект.

Рис. 59. Участок Северного проспекта, 2008 (фото автора).

Рис. 60. a) и b) «Политические гулянья» на Северном проспекте, 2008 (фото Гаяне Шагоян).

Рис. 61. Северный проспект. Политические акции во время «политических гуляний», 2008: a), b) и c) (фото Гаяне Шагоян); d) «Маленькие кулаки» (фото автора);

e) Цветы-«плакаты» с именами политзаключенных (фото автора), f) «Сэндвич»-гуляющие. Появились, когда власти запретили прикреплять плакаты на стенах домов (фото автора).

Рис. 62. a) и b) Санкционированный митинг на Северном проспекте, 26 сентября 2008 (фото Гаяне Шагоян).

Рис. 63. Коммерческий центр Sil Plaza. Ереван. 2009 (фото автора).

Рис. 64. Гостиница «Силачи». Ереван. 2010 (фото автора).

Рис. 65. Универсальный магазин «Ташир». Ереван. 2010 (фото автора).

Рис. 66. Кафедральный собор Св. Григория Просветителя.

Рис. 67. a) и b) Рельефы из церкви Сен-Шапель в Париже, XIII в. (фото автора).

Рис. 68. Руины храма Звартноц:a) (фото Сэма Суизи). (Abrahamian, Sweezy 2001: 44, Fig. 2.3.6); b) (фото Евгении Ивановой).

Рис. 69. a) Аэропорт Звартноц (Baghdassarian 2008: 185); b) Храм Звартноц на обратной стороне игральной доски нарды. Вернисаж; c) Звартноц целый и части его руин, картина на Вернисаже; d) Трехъярусная современная церковь в районе Малатия-Себастия в Ереване; e) Клип с вырастающим в центре кругового танца храмом Звартноц;  f) Каменная модель Звартноца на Вернисаже (фото b-d, f – автора);

g) Показ мод на развалинах Звартноца (фото Завена Саргсяна).

Рис. 70. Бывший кинотеатр «Айрарат» (ранее – «Россия»). Архитектор А. Тарханян. (Фото автора 2010 г.)

Рис. 71. а) и b) «Луна-парк» в соседстве с церковью Св. Грегория Просветителя (фото автора).

Рис. 72. Кафедральный собор Св. Григория Просветителя со статуей Полководца

Андраника. Скульптор Ара Шираз (фото автора).

Рис. 73. а) Помещение для возжигания свечей. 2003 (фото К. Щекерского).

b) Помещение для возжигания свечей, 2009 (фото автора).

Рис. 74. Святилище, образец народного христианства, Гехаркуник (фото Гаяне Шагоян).  

Рис. 75. Плакат с изображением не существующего ныне Дворца молодежи (архитектор А. Тарханян) (фото автора 2009 г.).

Рис. 76. Рекламные вывески на ул. Теряна. Ереван, 2010 (фото автора).