А.Марутян
ПАМЯТНИК ЖЕРТВАМ ГЕНОЦИДА В СИСТЕМЕ РИТУАЛОВ ПАМЯТИ АРМЯНСКОГО НАРОДА
В 1894-1922 гг. в результате погромов и геноцида армян, осуществленных османской, а затем и республиканской Турцией, было уничтожено около 2 млн. армян, Западная Армения была очищена от ее коренных жителей, государственность же была воссоздана только лишь на 1/10 территории исторической родины. В числе огромных, невосполнимых человеческих и территориальных потерь, армянский народ лишился значительных культурных ценностей, был развеян по всему миру, а пережитая трагедия оставила глубокий след на психологическом складе армян, привела к появлению нового мощного слоя коллективной и исторической памяти, который отличается глубокой эмоциальностью и длительным воздействием.
В Армении, после установления советской власти, разговоры о геноциде постепенно умолкли, упоминание об армяно-турецком противостоянии не поощрялось. И вообще, все сугубо национальное понемногу приобретало отрицательные оттенки. Но постепенно в атмосфере революционного строительства стали звучать отголоски “забытого” прошлого. Первый этап изображения национальной трагедии в литературе Советской Армении начался через художественное отображение воспоминаний детства: писатели, пережившие геноцид, потерявшие родину – В. Тотовенц, З. Есаян, Г. Маари – вспоминали свое детство, родные места, без желания описывать сам геноцид. По оценке специалистов, 1920-30-е годы можно считать этапом воспоминаний в художественном отображении национальной трагедии. Однако, литература, созданная на основе воспоминаний о пережитом, должна была в конце концов уступить место другим подходам, что проявилось, в частности, в ряде произведений А. Бакунца и Е. Чаренца.
После Великой Отечественной войны память о национальной трагедии иногда как будто исчезала, но при первом же удобном поводе опять проявлялась самыми разными способами, например, в некоторых произведениях Х. Даштенца, Г. Маари, Х. Тапалцяна, Л. Таргюль, Г. Сарьяна, в изданиях Чаренца, Бакунца, Д. Варужана, Сиаманто. То есть, то бурное развитие национальной тематики, которое наблюдается в армянской советской литературе 1960-х годов, началось не с нуля.[1] Но это было новое и более высокое качество, обусловленное хрущевской “оттепелью” 1950-60-х годов. Оно нашло свое отражение в ряде высокохудожественных произведений П. Севака, О. Шираза, С. Капутикян, Г. Эмина, Р. Кочара. Пожалуй, в результате изменения внутриполитической обстановки и определенного свободомыслия относительно темы геноцида, возникшего благодаря литературе, в апреле 1965 г., когда отмечалось 50-летие геноцида, в Ереване прошли массовые волнения, которые были в то время для Советского Союза довольно необычным явлением.[2] Эти выступления, а также предшествующий им и последовавший за ними стремительный рост интереса к теме геноцида в литературе и искусстве свидетельствуют о том, что память о геноциде, несмотря на официальную политику умалчивания о нем, продолжала жить в душах и сознании людей. Но в этой памяти армяне фигурировали исключительно как невинные жертвы, которые потеряли бо'льшую часть своей исторической родины и нуждаются в сочувствии. Несмотря на то, что писатели в своих произведениях выходили за рамки детских воспоминаний, описаний отдельных эпизодов геноцида и вооруженного сопротивления армян и охватывали более широкую политическую панораму, однако свободное отражение темы национально-освободительной борьбы, деятельности героев-фидаинов и независимости Армении с идеологической точки зрения оставалось необъявленным запретом.[3]
Основное содержание произведений этого периода можно охарактеризовать призывом “мирной мести” Сильвы Капутикян из поэмы “Размышления на полпути” – “Ты должен отомстить, продолжая жить”.[4] Этот призыв фактически является художественной формулировкой политики государственной идеологии в отношении памяти о геноциде.[5]
Характерно, что во время стотысячного митинга и шествия 24 апреля 1965 года, посвященных 50-летию геноцида и ознаменовавших “национальное пробуждение”[6], транспарантов практически не было: в руках у митингующих было один-два плаката и транспаранта, в которых содержался призыв к справедливому решению армянского вопроса. На одном из этих транспарантов было написано “Верните земли”, а на одном плакате с контурами Масисов было написано: “Справедливо решите армянский вопрос”.[7] По свидетельству другого очевидца, митингующие “молодые люди несли плакаты с крупно написанными лозунгами: “Требуем справедливого решения армянского вопроса”, “Армянский вопрос не имеет срока давности”, “Требуем возврата отнятых у нас земель”. Три звука (слога), сорвавшиеся с губ тысячи людей и спустившиеся с плакатов, проносились над шагающими рядами: “[На'ши] зе'м-ли'”, “[На'ши] зе'м-ли'”. Двое молодых людей несли кусок сатина, на котором неумелой рукой было написано: “Справедливо решите армянский вопрос””.[8]
Был еще один большой транспарант, который несли впереди многотысячного шествия и на котором были отмечены только дата геноцида: 1915 год и число жертв – 2 млн. Небольшое количество транспарантов, пожалуй, было следствием того, что эти выступления не успели перерасти в народное движение,
Общими усилиями партийного руководства и интеллигенции Армении в 1964-65 гг. были приняты решения ЦК КПСС и ЦК КП Армении о сооружении памятника “армянам, павшим в годы Первой мировой войны”. Руководитель компартии Армении того времени Я. Заробян в письме, адресованом ЦК КПСС, проведение мероприятий, посвященных 50-летию геноцида, обосновывал, в числе других аргументов, тем общепринятым для советской идеологии положением, что это делается для того, “чтобы в истории народов не повторялись подобные трагедии”.[9] Заметим, что именно с начала 1960-х годов в Советском Союзе начали строить мемориальные комплексы, посвященные победе в Великой Отечественной войне, как, например, памятник-ансамбль “Героям Сталинградской битвы” (Волгоград, 1963-67 гг.), памятник Неизвестному солдату на Красной площади Москвы (1965 г.) и др.[10] То есть, мемориальный комплекс жертвам геноцида так или иначе помещается в ряд построек памятного характера, начатых в эти годы.[11]
С 1965 г. в Ереване, на красивом холме Цицернакаберда, и, что самое главное – далеко от центра города – в довольно короткий срок был построен мемориальный комплекс.[12] И 24 апреля 1968 года народ вышел не на центральные улицы и площади столицы, а организованными колоннами двинулся на окраину города, чтоб возложить цветы и венки к Памятнику жертвам геноцида. Таким образом, массовые выступления 24 апреля 1965 г. в последующие годы трансформировались в неофициально разрешенные траурные шествия. С середины 1970-х годов эти шествия фактически возглавляли руководители компартии и правительства Армении[13], которые рано утром первыми возлагали венки к памятнику, тем самым (а также Минутой молчания) придавая государственное звучание мероприятиям, посвященным памяти жертв геноцида.
* *
*
Исследование различных материалов позволяет сделать вывод, что кладбища у армян[14] традиционно были расположены либо в центре поселения (окрестность церкви) либо на его окраине, даже на некотором отдалении от него, но как правило, на холме (высоте). Эта традиция, с некоторыми несущественными изменениями, продолжалась и в советское время. Существенным изменением в планах поселений этих десятилетий было то, что “священный” центр пополнился административными и культурными элементами (контора колхоза или сельсовета, дом культуры, школа и др.), присущими светскому центру.
В советские годы функции кладбищ были в определенной степени переданы постройкам, осуществляющим функции памяти. Так, памятники и мемориальные комплексы, посвященные погибшим в годы Великой Отечественной войны также, как правило, строились в светском центре поселения или рядом с ним, или же на ближайщей высоте (холме).[15] Эта закономерность наблюдается не только в маленьких, но и в больших населенных пунктах. Так, например, рядом со зданием горсовета Еревана (в дальнейшем – Спандарянского райкома КП Армении и исполкома) были расположены памятники, посвященные борцам за установление советской власти в Армении, героям майского восстания 1920 года, бойцам Красной армии, помогавшей установлению советской власти. Частью первых двух памятников был вечный огонь. Создавалось впечатление, что покойники как бы следят за живыми, а последние постоянно, хотя бы на зрительном уровне, чувствуют их “присутствие”.
На памятниках погибшим в войне довольно часто высекались имена погибших. В Армении с этим явлением наиболее часто мы сталкиваемся в сельских поселениях. Именно высеченное имя погибшего делает памятник для семьи, родственников погибшего (особенно когда он похоронен далеко или не имеет могилы, или считается пропавшим без вести) местом, равнозначным могиле, куда они ходят не только для того, чтобы отдать дань уважения группе погибших, но и как бы посещая могилу своего родственника.[16] То же наблюдается и на кладбищах, где на надгробных плитах, как правило, высечены имя и фамилия усопшего.
К конце Великой Отечественной войны получил большое распространение своеобразный тип памятников небольшого размера – родники-памятники. Характерно, что имеющие различный стиль и покрытые резьбой, часто и лапидарными надписями, эти памятники со структурной точки зрения фактически повторяли традиционные хачкары и представляли собой своеобразные “советские хачкары”. Если в случае хачкара композиция креста с древом жизни и растительным орнаментом символизировала живучесть креста, то на родниках-памятниках, из-за коммунистических идеологических ограничений, эту роль, в первую очередь, играла вода, дарующая жизнь, а затем и растительный орнамент. Культура родников-памятников, имеющая довольно большое распространение, переместившись на городские тротуары и в городские дворы, переросла в культуру фонтанчиков и, чуть позже – фонтанчиков-памятников. И в настоящее время фонтанчики пресной воды ставятся не столько для того, чтобы люди могли утолить жажду, сколько для увековечивания памяти погибших в карабахской войне солдат или рано ушедших из жизни соседей, товарищей, просто близких людей, тем самым фактически выполняя функции традиционных хачкаров.
Памятники или мемориальные комплексы, посвященные погибшим в годы карабахской войны также располагаются либо в центре поселения (иногда – в непосредственной близости от памятника погибшим в Великой Отечественной войне), либо на каком-либо холме (например, Ераблур на окраине Еревана). То есть, осознанно или неосознанно, но традиция продолжается. В этом контексте ничуть не удивительно и даже вполне закономерно, что Памятник жертвам геноцида был построен на холме Цицернакаберд, где, между прочим, еще в 1920-х годах, а также во время строительных работ были обнаружены гробницы позднего бронзового века. Характерно, что во время апрельской телепередачи 2005 года один из архитекторов мемориального комплекса Сашур Калашян отметил, что “пьедестал памятника был спроектирован как усыпальница[17] для 1,5 млн. жертв, у которых не было могилы”. Также в сообщении прессы об открытии Памятника жертвам геноцида отмечалось, что “комплекс включает в себя округлую усыпальницу, имеющую в диаметре 30 метров... В усыпальнице будет гореть вечный огонь в память о жертвах геноцида”.[18] Интересно, что в письме известных представителей интеллигенции в Президиум ЦК КП Армении (июль 1964 г.)[19], в котором говорилось о мероприятиях, посвященных 50-летию геноцида, строительство памятника предлагалось осуществить “на средства населения”.[20] Заметим, что у армян, в силу традиции, принято благоустраивать кладбища на пожертвования членов общины или просто на средства бюджета колхоза-совхоза, но не за счет государства.
Ниже мы будем рассматривать мемориальный комплекс жертвам геноцида в системе ритуалов памяти армянского народа.[21] Во-первых, отметим, что по армянскому церковному календарю, за каждым великим (двунадесятым) праздником следовал день поминовения усопших, когда люди, в частности те, кто именно в этот год потерял кого-либо из родных или близких, ходят на кладбище на его/ее могилу. Однако в армянском церковном календаре есть двунадесятый праздник Сурб Хач или Хачверац (Возвращение Креста[22]), когда посещение кладбища было желательно (обязательно) для всех, у кого есть усопшие родственники. Один из ритуалов, традиционно проводимых в этот день на кладбищах – благословение могил священником. В этом смысле характерно, что люди, как правило, посещают Памятник жертвам геноцида тоже раз в году в фиксированный день (24 апреля) и в этот день глава Армянской церкви произносит своеобразное благословение могилы – молитву “Отче наш”, стоя рядом с вечным огнем.
В небольших поселках, как правило, похоронная процессия шла на кладбище, как бы далеко оно ни находилось, пешком. Этот обычай в какой-то степени, особенно в поселениях, приверженных традициям, сохранился и в наши дни. В городах этот обычай нашел своеобразное проявление в том, что в многоэтажных домах люди поднимаются в квартиру, где находится усопший не на лифте, а пешком. Лифтом пользуются в основном только пожилые люди, и то не всегда. Так же происходит при посещении Памятника жертвам геноцида: люди идут туда пешком, это правило требуют соблюдать даже у иностранных делегаций и только в исключительных случаях, когда человек физически не в состоянии преодолеть этот путь (как в случае с римским папой Иоанном-Павлом II) он подъезжает к памятнику на машине.
На кладбище люди кладут цветы на могилу усопшего, а у Памятника жертвам геноцида цветы кладут вокруг вечного огня или возлагают венки на “базальтовые пилоны ... склонившиеся к центру [вечному огню]”.[23] Вообще, возложение цветов на могилу или к вечному огню в структурном плане, пожалуй, равнозначно вступлению в символическую связь с усопшим, а в широком плане – сохранению памяти о прошлом и умерших, что иногда проявляется и по-иному: прикосновением к могильной плите ладонью или губами.[24] Во время похорон на кладбище, рядом с вырытой могилой, кладут фотографию усопшего, которую затем, после похорон, убирают. 24 апреля 1988 г. вокруг вечного огня Памятника жертвам геноцида люди, стоявшие по кругу, держали портреты нескольких представителей армянской интеллигенции, ставших жертвами геноцида 1915 г., а также фотопортреты жертв Сумгаита. Затем эти фотографии были установлены в цветах, лежащих вокруг вечного огня. В этот день, по свидетельству документальных кадров кинохроники, несколько женщин плакали у вечного огня, как обычно плачут над могилой усопшего. Фотографии так оставались около двух недель, затем их убрали.
Если ленты с венков возложенных к могиле, убираются “хозяином” (близким родственником) усопшего и, как правило, спустя 7 или 40 дней укладываются в могильный холмик, то в случае с Памятником жертвам геноцида эти ленты убираются находящимся по-близости “хозяином усопших” в лице сотрудников Музея-института геноцида армян и хранятся в подземных фондах музея.
В течение последнего десятилетия в задней части базальтовой стены, оформляющей примыкающий к площади ансамбля отрезок аллеи, ведущей к памятнику, в специально сделанных в ней углублениях ставятся “урны” с землей, привезенных с могил людей, снискавших большую признательность армянского народа: Армина Вегнера, Джеймса Брайса, Иоганна Лепсиуса, Франца Верфеля, Генри Моргентау, Анатоля Франса, Фритьофа Нансена, Файеза эль Хосейна и др. В структурном плане это, по нашему мнению, соотносимо с той традицией сохранения и передачи памяти, когда туристы или паломники, отправившиеся в Западную Армению (ныне – Турция), привозят с собой землю с мест, где проживали их дедушки-бабушки и перемешивают ее с землей их могил или с могил бывших западных армян, так и умерших с тоской по родине в сердце. Или же привозят землю с могил родственников, погибших в годы Великой Отечественной войны в России или Восточной Европе, как память их родителям или семьям.[25]
Более примечателен ритуал помещения “урны” в стену. Во-первых, в одном из залов Музея-института геноцида армян, на небольшом пьедестале ставится “урна”, затем директор музея, другие специалисты, люди желающие выступить говорят о заслугах данного человека перед армянским народом, приглашенный представитель церкви служит панихиду. В некоторых случаях (например, в случае с Генри Моргентау, Фритьофа Нансена) заранее организуются специальные научные сессии, на которых читаются доклады о жизни и деятельности данных людей, особенно подчеркивая помощь, оказанную ими армянскому народу. Вниманию присутствующих представляется короткий документальный фильм, в котором показывается, как брали землю с могильного холма данного человека и помещали ее в “урну”. По завершении научной конференции или после церемонии в зале Музея геноцида, в 13-14 часов (в армянской действительности самое распространенное время для проведения похорон) траурная процессия в сопровождении духовного лица направляется к задней части указанной выше базальтовой стены. Причем, “урну” несет армянка в национальном костюме, звучит живая музыка дудука, люди несут венки и до последнего времени, как это принято на похоронах уважаемых людей, цветы бросают на землю на протяжении пути похоронной процессии. В заранее сделанном углублении стены торжественно помещается “урна”, затем на нее надевается каменная плита, иногда здесь же служат панихиду. Как видим, описанная выше церемония в структурном плане почти в точности повторяет ритуал похорон, принятый у армян.[26]
Каждый год 24 апреля сотни тысяч людей приходят к Памятнику жертвам геноцида. По дороге к памятнику они не всегда молчат, не всегда имеют скорбящий вид: они беседуют на самые разные темы и, как правило, только в непосредственной близости к памятнику они умолкают. Заметим, что люди ведут себя подобным же образом во время похорон: здесь часто встречаются люди, не видевшие друг друга в течение нескольких месяцев, а то и лет; они делятся новостями, беседуют на различные бытовые темы, шутят, вспоминают прошедшие дни, иногда вспоминают те или иные поступки усопшего. Схожее поведение наблюдается и в выборе одежды: в обоих случаях люди (особенно, среднего и пожилого возраста) предпочитают надевать строгую одежду темного цвета, хотя в последние годы цвет одежды, кажется, перестал иметь существенное значение.
В доме усопшего, во время панихиды звучит музыка в записи, нередко приглашают музыкантов для живого исполнения. То же самое происходит у мемориала жертвам геноцида. Заметим, что в последние годы стали традиционными выступления оркестров или хоров у памятника. В этом смысле характерно мероприятие, организованное Программой арменоведческих исследований и Организацией армянских студентов (Armenian Studies Program and Armenian Students Organization), а также преподавательским составом университета Фрезно (США). Начиная с 1998 г. 24 апреля члены студенческой организации собираются на Площади свободного слова (Free Speech Area), вокруг временно размещенного там макета Памятника жертвам геноцида, кладут цветы на его склоненные металлические плитки, приглашенные армянские дудукисты играют грустные армянские мелодии.[27] Заметим, что и на кладбищах как во время похорон, так и в поминальные дни принято, чтоб у могилы звучало “живое” исполнение (дудук, зурна, кларнет, доол, пение в сопровождение этих инструментов).
На традиционных армянских кладбищах или в непосредственной близости от них, как правило, находятся часовни, небольшие церквушки. На территории мемориала жертвам геноцида нет часовни[28], но это “упущение”, кажется, осознали, и 24 апреля 2005 г. не далеко от памятника был установлен памятный камень от Первопрестольного Эчмиадзина. На нем сделана надпись: “В связи с 90-летием геноцида армян на этом священном холме Цицернакаберда на всенародные пожертвования [подчеркнуто нами – А.М.] будет построена часовня в память о бесчисленных жертвах. Да будут благословенны светлые души полутора миллионов невинных жертв”.
В армянском языке синонимом слова “герезманатун” (кладбище) является слово “ангстаран”, что означает “место отдыха для умерших”, поэтому и считалось недопустимым нарушать покой усопших размещением в непосредственной близости от них светских построек или увеселительных, шумных заведений. Вспомним, какой протест среди общественности вызвало решение построить на территории Цицернакаберда спортивно-концертного комплекса и его последующее строительство: это воспринималось как святотатство. И по сей день время от времени слышатся критические замечания в связи с функционированием у входа на мемориальный комплекс ресторана “Гавана”, а в 2005 г. поднялась волна возмущения в связи со строительными работами в непосредственной близости с Пантеоном им. Комитаса.
Одним из проявлений восприятия Памятника жертвам геноцида или жертвам вообще как кладбища[29] является то, что еще в 1991 г. в непосредственной близости от Памятника жертвам геноцида были похоронены несколько участников армяно-азербайджанских пограничных боев. Только активное вмешательство властей помешало продолжению этого процесса. Заметим, что в первой половине 1990-х около десятка жертв арцахской войны были похоронены на территории мемориального комплекса, посвященного Сардарапатской битве 1918 года, недалеко от той его части, где находится колокольня. Примечательно, что непосредственно рядом с первым орлом мемориального комплекса еще в 1970-х годах была предана земле урна с прахом участника Сардарапатской битвы Вагаршака Шагиняна.
У армян принято после похорон устраивать символические поминки у могилы усопшего, а затем в доме покойного – поминальную трапезу уже с участием нескольких десятков, а то и сотни людей. С этой точки зрения примечательно, что 24 апреля 2005 и 2006 г., одна женщина где-то на середине дороги, ведущей к памятнику, поставила стол с прохладительными напитками и различными закусками. Рядом со столом был установлен плакат с текстом: “Уважаемые соотечественники, в память о безвинных жертвах Сильва Егиазарян устраивает бесплатную поминальную трапезу” и были указаны номера ее телефонов.
Наконец, у армян принято над могилой усопшего давать какие-то клятвы и обещания. Свидетелем подобного явления (которое соотносимо также с устной передачей исторической памяти) мы оказались 25 апреля 2005 г., когда школьные учителя привели к памятнику учеников младших классов в сопровождении родителей. Дети произносили молитву “Отче наш” у вечного огня, декламировали патриотические стихотворения и давали клятву хранить память о безвинных жертвах .
Таким образом, приведенные выше примеры свидетельствуют о том, что в ежегодном шествии к Памятнику жертвам геноцида сливаются память и национальный ритуал, превращаясь в своеобразное проявление культа предков.
--------------------------------------------------------------------------------
[1] Подробнее см.: Юрий Хачатрян, Великолепное десятилетие (1955-1965). – Приложение “Азг-Культура” N 12 к газете ”Азг”, 2 сентября 2006 г., N 167 (3570) (на арм. яз.).
[2] Подробнее см.: Вараг Аракелян, 1965 год, 24 апреля. – “Айк”, 23 апреля 1996 г., N 76 (649) (на арм. яз.); “50-летие геноцида армян и Советская Армения (сборник документов и материалов)”, Ереван, 2005 (на арм. яз.).
[3] Подробнее см.: А. К. Егиазарян, Отражение геноцида в советской армянской литературе. – Вестник общественных наук, 1990, N 4, с. 36-47 (на арм. яз.). Сравн.: Сильва Капутикян, Страницы из закрытых ящиков, Ереван, 1973, с. 173 (на арм. яз.).
[4] См.: Сильва Капутикян, Размышления на полпути, Ереван, 1961, с. 112 (на арм. яз.). В этой поэме автор почти не останавливается на теме погромов: геноцид является отправной точкой для ее размышлений, но не непосредственным предметом. Автора больше волнует вопрос о будущем пути народа, в частности, о том, как должен народ относиться к темным страницам своей истории. См.: А. К. Егиазарян. Указ. соч., с. 43-44.
[5] Обсуждение этого призыва см.: А. А. Тер-Минасян, Размышления Сильвы Капутикян на полпути и после. – Вестник общественных наук, 2001, N 1, с. 180-185 (на арм. яз.).
[6] Год 1965-й вместе с предшествующими и последующими одним-двумя годами можно считать периодом пробуждения национальной памяти, т.к. именно тогда впервые в условиях идеологического давления открыто и прямо (насколько это было возможно) говорилось о трагедиях и победах армянского народа за последнее столетие, что раньше считалось проявлением национализма. Однако обвинений в национализме не избежал первый секретарь ЦК КП Армении, действительный организатор мероприятий, посвященных 50-летию геноцида Я. Заробян, который спустя год был переведен в Москву “в связи с переходом на другую работу”.
[7] См.: Мкртыч Армен, Докладная записка Центральному Комитету компартии Армении. – Гракан терт, 6 сентября 1991 г. (на арм. яз.).
[8] См.: Сильва Капутикян, Страницы из закрытых ящиков, с. 70, 77. См. также экспозицию Музея истории геноцида армян.
[9] См.: 50-летие геноцида армян и Советская Армения, с. 11, 30-36, 40, 48, 64.
[10] Сравн.: Наталья Конрадова, Анна Рылеева. Герои и жертвы: Мемориалы Великой Отечественной. – Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре, 2004, N 40-41, с. 138-139.
[11] В этом смысле примечательно восприятие Сильвы Капутикян, отраженное в ее письме руководству СССР в 1975 г.: ”А его [Памятника жертвам геноцида] значение такое же, как значение памятников в Сталинграде, Освенциме, Лидице, Спаласкисе, Хиросиме, как мемориального комплекса белорусской деревни Хатыни, превращенной фашистами в пепел: ”Люди, не забывайте жертв погромов, не допускайте, чтоб они когда-либо повторились в мире””. Сильва Капутикян, Страницы из закрытых ящиков, с. 142.
[12] См.: Открытие памятника, увековечивающего память жертв геноцида 1915 года. – Советакан Айастан, 30 ноября 1967 г., N 279 (14240) (на арм. яз.).
[13] См.: У памятника жертвам геноцида. – Историко-филологический журнал, 1975, N 2, с. 79-80 (на арм. яз.).
[14] Часть из приводимых ниже примеров имеет параллели со многими другими народами мира, но мы здесь обращаемся исключительно к армянскому материалу. В этом смысле примечательна обширная, богатая сравнениями статья Левона Абрамяна ”Борьба с памятниками и памятью в постсоветском пространстве (на примере Армении)”. – Acta Slavica Iaponica, Tomus XX, 2003, Sapporo, Japan, p. 25-49. Один из разделов статьи (с. 45-48) посвящен взаимоотношению памятник – надгробие.
[15] См., в частности, И. Б. Элларян, Памятники бессмертия, Ереван, 1976 (на арм. яз.).
[16] Сравн., например, с памятником жертвам войны во Вьетнаме (подробнее см.: Robin Wagner-Pacifici, Barry Schwartz. The Vietnam Veterans Memorial: Commemorating a Difficult Past. – The American Journal of Sociology, Vol. 97, No. 2 (Sept., 1991), p. 376-420; Bruce R. Smith. Art and History of Washington D.C., Florence (Italy), 1998, p. 70-71), на черной мраморной стене которого высечены имена порядка 50.000 американцев, погибших в войне. До сих пор американцы, посещающие мемориальный комплекс, гладят руками высеченные на камне имена своих родственников, даже оставляют им письма, сохраняя таким образом символическую связь с усопшими, которые, между прочим, там не похоронены. То есть памятник для них приобрел статус могилы родственника или дорогого сердцу человека. Уже несколько лет, как Музей-институт геноцида армян начал трудную и благодарную работу по составлению общего поименного списка жертв геноцида. Думается, что когда этот список в той или иной степени станет целостным, будет целесообразно каким-нибудь образом высечь имена жертв на длинной базальтовой стене в левой части мемориального комплекса. Заметим, что так сделано на многих памятниках жертвам Холокоста.
[17] Примечательно, что стены вышеупомянутого памятника жертвам войны во Вьетнаме также расположены ниже поверхности земли, из-за чего некоторые сравнивают его с надгробной плитой. См.: Robin Wagner-Pacifici, Barry Schwartz. Указ. соч., с. 393-394. Горизонтальное положение этого памятника характеризуется как проявление женского начала, что так же воспринимается автором проекта, когда она сравнивает проект с ”устремленными вверх мемориальными комплексами фаллического характера” (Там же, с. 397). С этой точки зрения Зал памяти жертв геноцида в форме усыпальницы и ”стремительно вытянутый 40-метровый обелиск-шпиль в форме пирамиды” символизирующий возрожденную Армению (формулировка взята из “Армянский вопрос. Энциклопедия”, Ереван, 1991, с. 121) композиционно воплощают, по нашему мнению, как женское, так и мужское начало.
[18] См.: Открытие памятника, увековечивающего память жертв геноцида 1915 года.
[19] См.: 50-летие геноцида армян и Советская Армения, с. 30-36.
[20] Там же, с. 35.
[21] Идею восприятия памятника жертвам геноцида как кладбища мы впервые выдвинули в 1999 г. в докладе “Иконография Карабахского движения и трансформация армянской идентичности”, прочитанном на ереванской международной научной конференции ”Вопросы этнологии Кавказа”. Коротко об этом вопросе говорилось также в наших двух последующих публикациях на армянском языке: “Армянская поэзия в иконографии идентичности (по материалам транспарантов и плакатов Карабахского движения, посвященных геноциду)”. – Айказян айагитакан андес, Бейрут, т. 20, 2000, с. 301; “Венки-плакаты (геноцид и иконография армянской идентичности)”. – Андес амсоря, Вена, 2001, с. 358-359. Сравн.: Ю. Гисперт. Монумент как инсценировка диалога (этно-философская интерпретация). – Вестник общественных наук, 2003, N 1, с. 217-229.
[22] В 627 г. византийский император Геракл, победив персов, вернул из плена Крест, на котором был распят Христос и передал его церкви св. Воскресения в Иерусалиме, откуда он был вывезен персами в 610 г. По этому случаю Армянская церковь отмечает праздник Возвращения Христа в первый воскресный день, до или после 14-го сентября.
[23] См.: Открытие памятника, увековечивающего память жертв геноцида 1915 года. Пилоны, склонившиеся к вечному огню, по мнению С. Калашяна, “... как-то ассоциативно соотносятся с хачкарами”. А первоначальной функцией хачкара, как известно, была функция надгробия.
[24] Сравн.: Graham Carr. War, History, and the Education of (Canadian) Memory. In Contested Pasts: The Politics of Memory / Edited by Katharine Hodgkin and Susannah Radstone. London and New York: Routledge, 2003, p. 56-78.
[25] Сравн. с тождественным поведением канадцев. См.: Graham Carr. Указ. соч., с. 61-62.
[26] Описание ритуала предоставила нам этнограф, сотрудница Института археологии и этнографии Лусине Хачатрян, много лет проработавшая в Музее-институте геноцида армян. Мы выражаем ей свою благодарность.
[27] Hye Sharzhoom / Armenian Action, May 1999, vol. 20, no. 4 (66); May 2003, Vol. 24, no. 4 (82); May 2004, Vol. 25, no. 4 (86); May 2005, Vol. 26, no. 4 (90).
[28] По устному сообщению одного из архитекторов мемориала Артура Тарханяна (которое нам любезно предоставил Л. Абрамян), еще во время строительства памятника было предложено построить и часовню, даже было сделано два варианта ее проекта, но эта инициатива не была одобрена, вероятно, по идеологическим соображениям.
[29] В некоторых случаях группа памятников может восприниматься как кладбище. Так, в Венгрии, после свержения коммунистического режима был создан парк-музей памятников социалистического периода, который в прессе был представлен как “кладбище умерших памятников”. См.: Maya Nadkarni, The Death of Socialism and the Afterlife of its Monuments: Making and Marketing the Past in Budapest’s Statue Park Museum. – Contested Pasts: the Politics of Memory, p. 204-205.
